77 
Дворник Василий, дежуривший внизу, сразу же узнал народного контролера, бросился его обнимать.
Марии Игнатьевны еще не было. Сбросив не по погоде жаркий кожух, разувшись, Добрынин обошел все углы большой квартиры. Он не мог сосчитать, сколько времени прошло с его последнего приезда в Москву. Но в квартире все было без изменений. Только в спальне стояла деревянная детская коляска. Под ней на полу лежали погремушки — разноцветные жестяные шарики, раскрашенные в яркие цвета. Тут же на стуле лежала пачка выстиранных пеленок и прочей детской одежды.
У изголовья широкой кровати, с той стороны, где спала Мария Игнатьевна, на трюмо все так же стоял в рамочке портрет красивого летчика. Только теперь две полоски черной ткани опускались по краям портрета.
Когда Мария Игнатьевна вернулась домой — Добрынин спал в своем кабинете, склонив голову на письменный стол. С большим трудом и с помощью служебной жены перебрался он в спальню, разделся и улегся уже на кровати.
Проснулся рано утром — Мария Игнатьевна еще спала — проснулся, долго смотрел на красивое лицо своей служебной жены. Думал о летчике, который, должно быть, погиб смертью храбрых. Жалко было Марию Игнатьевну. Очень жалко. И совсем непривычными для себя жестами, пытаясь быть мягким и осторожным, протянул к ней Павел Александрович руки, дотронулся огрубевшими пальцами до теплой гладкой кожи плеч, привлек ее к себе, прижал, словно впитывая в себя тепло ее тела под ватным одеялом. А она не проснулась, только прошептала что-то ласковое, и прильнула головой к его груди.
— Павлуша! — снова раздался из-за двери голос служебной жены. — Уже одиннадцать, а ты еще не завтракал… и чая не хочешь! Ты болен?
— Нет, — кратко ответил Добрынин.
— Можно, я к тебе зайду? — спросила Мария Игнатьевна.
И, не дожидаясь ответа, приоткрыла двери и вошла. В длинном сером махровом халате.
— Что с тобой, Павлуша? — по ее лицу было видно, что она действительно взволнована.
— Да вот… не звонят… — пробубнил Павел Александрович. — Дмитрия вчера куда-то забрали, не дали со мной в машину сесть…
— А почему ты раздетый, ты же простудишься, Павлуша! А сам ты звонил им?
— Кому? — озадаченно спросил Добрынин. — Нет, не звонил… я не знаю как…
— Ну давай вместе позвоним! — Мария Игнатьевна подошла, опустилась на корточки и обняла народного контролера, сидевшего в одних черных трусах. — Давай вместе позвоним!
Она достала с полки книжку-справочник, полистала. Сняла трубку, набрала номер.
— Алло, алло! — говорила она. — Первый коммутатор? Да? Соедините с товарищем Твериным… народный контролер Добрынин Павел Александрович… секундочку… Павлуша, возьми трубку!
Добрынин прижал черную прохладную трубку к уху.
Там что-то пикнуло, потом затрещало, и вдруг во внезапно возникшей тишине зазвучал знакомый родной голос.
— Добрынин? — спрашивал голос.
— Да! — радостно воскликнул народный контролер. — Да, это я, товарищ Тверин.
— Ну, здравствуй, Паша! Ты в Москве?
— Да. Вчера приехал!
— Странно, а мне не сказали… Собирайся, я пошлю машину и чай поставлю!
— Жду! — прошептал в трубку опьяненный неожиданной радостью Добрынин.
— Вот видишь! — Мария Игнатьевна улыбнулась, разделяя радость служебного мужа. — Теперь мы можем позавтракать?
Добрынин кивнул.
Служебная жена позвонила вниз, заказала завтрак.
— А Григорий где? — спросил Павел, натягивая галифе.
— У няни пока, вечером принесут, — ответила Мария Игнатьевна. — Потерпи чуток, увидишь!
Завтракали на кухне.
За окном шуршал дождь.
Часы кукукнули одиннадцать раз.
Поели. Выпили чаю.
А машина все не приезжала.
Между делом решил Добрынин свою котомку разобрать, разложил все на полу. Задумчиво переводил взгляд с «кожаной» книги на книги о Ленине, на почти пустой мешочек с двумя надкушенными сухарями, уже, конечно, не едой, а памятью.
А время шло. Снова кукукнули часы в кухне.
Перестал шуршать дождь за окнами.
И вот наконец раздался долгожданный звонок в двери.
Военный шофер молча козырнул, и Добрынин все понял. Обулся, накинул кожух и, забыв попрощаться с Марией Игнатьевной, вышел.
Вот уже и знакомый коридор Кремля, знакомый конский запах, но все чисто вокруг. Шофер проводил Добрынина до высоких дверей, у которых стоял на охране красноармеец с автоматом. Солдат уже знал о Добрынине и тут же ввел его внутрь, а сам снова вышел, прикрыв за собою двери.
77 
