Особенно,... 
106 
Связка ключей осталась на полу. Шаги, шум мотора, все звуки стихли. Как будто вокруг образовался вакуум. В нем Шаховой было нечем дышать. И тогда она закричала. На шее вздувались вены, по щекам катились слезы. Это была искренняя жалость к себе – брошенной, обманувшейся, проигравшей. Альбина рыдала, не зная, что впереди ее ждет еще одно испытание. Черная полоса, в которую она осознанно вступила, засасывала ее, словно трясина. Сложа руки, из нее нет шанса выбраться.
Альбина не чувствовала в себе сил начать новый день. Оставалось определиться, чего не хватало в первую очередь – сил или желания? Какой трудный вопрос. Альбина поднялась, вытерла слезы, высморкалась в полы шелкового халата и сразу же сняла его. Хотелось выпить еще рюмочку, теперь не от головной боли, а чтобы снять напряжение. Но что-то разумное еще шевелилось в голове Альбины. Дальше так нельзя. Ролан прав. Скоро она подойдет к зеркалу и никого в нем не увидит. Кто-то перестает быть собой и растворяется в любви, а она, кажется, сгорит от ненависти и кроме горстки пепла не останется ничего.
На часах была половина десятого. Давно разрывался мобильный. Звонили с работы. Обычно Шахова всегда предупреждала, что задерживается. Но сегодня она была не в состоянии принимать правильные решения. Никаких мотивов для того, чтобы идти дальше. Шахова поднялась в спальню, уставилась на разобранную кровать. Раньше она терпеть не могла малейших признаков беспорядка. Но начинать нужно не со спальни, а с того хаоса, который хозяйничает у нее внутри. Альбина не представляла, как справится с ним в одиночку. Сама создала, самой и расхлебывать. Может, Назимов прав: ей не нужны свидетели ее неудач, а вот когда она добьется своего, тогда можно будет вернуться к прежним отношениям. Ну, не к прежним, а просто друг к другу.
Взяв телефон, Шахова позвонила в магазин. Хорошо поставленным голосом она сообщила, что сегодня ее не будет. Никто не задавал вопросы. Завтра, все на завтра, а сегодня она выспится, приведет себя в порядок. В отличие от Ролана, она не сомневается в ясности своего рассудка. Нужно снять напряженность и снова поверить в успех. Нельзя распускаться. Ей нужны силы для того, чтобы исполнить свое обещание. Ее триумф еще впереди! Ее белая полоса не заставит себя долго ждать.
Едва голова Альбины коснулась подушки, она уснула. Снова погрузилась в черноту. Никаких сновидений, никаких приключений. Ее душа не путешествовала, ее подсознание отказывалось делать подсказки. Но на этот раз Шахова не воспринимала тьму, как наказание. Для нее гораздо более страшным было возвращение реальности с ее яркой, порой непредсказуемой палитрой событий.
Первая декада мая выдалась жаркой, очень жаркой. Череда праздничных дней прошла под лозунгом: «Даешь дождь!» Все устали от нежданной африканской жары. Многие готовы были пожертвовать запланированным походом на природу с обязательными шашлыками. Температура не спадала даже ночью, так что утром в квартире не было желанной прохлады. Полина шутила, что у них без спроса поменяли климат. Хорошо, что теперь, находясь в декретном отпуске, ей не приходилось ездить на работу.
Решившая в сердцах уйти из издательства, Полина все же успокоилась и, представив, что осталась без работы, ужаснулась. Перспектива превратиться в квочку-мамочку ее не устраивала. Учитывая обстоятельства, работа для Полины была не средством к существованию, а способом сохранить свое «я». Правда, Марк Иосифович, как обычно, проявил неравнодушное отношение к происходящему и заметил:
– Ваша способность облекать мысли в слова заставляет меня предположить, что вы напрасно тратите время на редакторскую возню.
К тому времени он уже начал работу над рукописью Воробьевой. Благо Полина буквально сразу за этим важным для нее событием ушла в декретный отпуск. Все к лучшему. Иначе она постоянно испытывала бы неловкость, тайком наблюдая за изменяющимся в процессе работы лицом Марка Иосифовича. Ее все время подмывало спросить о том, какое впечатление производит на него ее роман. Это было сущей пыткой для Полины. Декретный отпуск поставил точку на ее мытарствах.
Чрезвычайно довольный тем, что именно ему довелось править рукопись Полины, Марк Иосифович работал с воодушевлением. От него редко можно было услышать похвалу в адрес автора, но в случае с Полиной он не скрывал своих эмоций.
– Наконец-то, Полина Сергеевна, я получаю удовольствие от работы!
Сказано это было так, что не пришлось сомневаться в искренности. К тому же Марк Иосифович полагал, что в рождении нового автора есть и его заслуга. Это он постоянно твердил о том, что Полине самой нужно писать. Наконец она прислушалась. Результат превзошел его ожидания. Об этом он не мог не заметить на одном из редакторских совещаний:
106 
