Особенно,... 
34 
Сняв пальто и оставив его на рогатой вешалке в углу приемной, она прошла вслед за Лорой в комнатушку с единственным узким окошком под самым потолком. Кроме металлических картотечных шкафов, в крохотное помещение с трудом втиснулись ветхий письменный стол да пара стульев. На всех горизонтальных поверхностях громоздились папки и кипы бумаг.
– Обычно здесь работает Карен Левин-Томас, наш адвокат, – объяснила Лора, – но сейчас она в больнице и не появится раньше чем через несколько месяцев. Так что кабинет в твоем распоряжении. Может, просмотришь кое-что из дел, пока маму ждешь? – предложила она небрежно, хладнокровно, бесстрастно. Равнодушно; словно ослепла внезапно и не заметила ее терзаний.
Энджи открыла первую папку и забыла обо всем на свете.
Энджи утерла слезы тыльной стороной ладони. Впервые за много дней она плакала не от жалости к себе, а от сочувствия к другим и еще от чего-то пугающего, чему не могла найти определения. Казалось, что проведенный в захламленной комнатушке час растянулся на годы. Казалось, что вовсе и не час она здесь провела, а целую жизнь, достаточно долгую, чтобы проникнуться чужими бедами. Энджи открывала папку за папкой, и каждая следующая усиливала потрясение. Женские истории ужасали. Не во всех фигурировали мужья-изменщики, хотя и этих было предостаточно. Предательств иного рода тоже хватало, и почти везде женщин предавали мужчины – мужчины, захватившие власть над женщинами, которые их любили, или стояли ступенькой ниже на служебной лестнице, или… или…
Прочитанные дела поднимали вопросы, ответов на которые Энджи не знала, но она была потрясена неправотой правосудия, как ни парадоксально это звучит, и нечеловеческими страданиями, на которые обрекали женщин мужья. Одну из них муж-садист преследовал много месяцев после того, как суд запретил ему приближаться к ее дому. Другая по милости супруга-хапуги прозябала с детьми в приюте, в то время как сам он благополучно проживал средства от продажи дома. Цепи предательств не было конца. Но ни одна из несчастных, обманутых женщин не могла себе позволить адвоката даже самого низкого пошиба, хотя таких кругом пруд пруди.
В Кризисный центр приходили только те, кто отчаянно нуждался в помощи, и Энджи могла им помочь. Сейчас она это поняла. Да и раньше понимала, просто упорно закрывала глаза. И в юридической школе, и после ее окончания, когда искала работу, и позже, когда уже встречалась с Рэйдом, – все это время она знала о тяжком бремени, которое мама добровольно взвалила на свои плечи. Знала и не желала знать, чтобы не быть причастной к злу в мире. Охраняя свой маленький мирок, она пестовала собственный эгоизм и лепила собственное фальшивое счастье с Рэйдом.
Теперь у нее нет ни Нидхэма, ни Рэйда, так почему бы не принять предложение Натали? Несправедливость ведь налицо, и в ее силах исправить если не все, то многое. Что мешает?
Распознать препятствие было непросто, но Энджи заставила себя это сделать. И поняла, что под ее состраданием и жалостью таится заурядный страх. До тошноты страшно представить, что любая из этих горестных судеб могла достаться ей, и тогда на одной из этих папок-близнецов значилось бы ее имя; что она могла бы быть такой же одинокой и обделенной любовью, как любая из несчастных клиенток центра.
Тошнотворный страх, стиснув желудок, комом застрял в горле. Энджи уже столько дней сражалась с желанием еще раз набрать номер Рэйда! Она насочиняла миллион причин, по которым на том конце провода могла отвечать мисс Сопрано. Рэйд нанял приходящую прислугу. Изнемогая от одиночества, Рэйд уехал к родителям и попросил соседку поливать цветы. Внезапно объявилась пропавшая тридцать лет назад сестра Рэйда… Возвращаясь к реальности, Энджи признавала, что сама себя обманывает, потому что готова поверить любой, даже притянутой за уши причине. До сих пор сражение с телефоном она выигрывала, но сейчас, здесь, среди картонных папок, хранящих чужие одинокие жизни, тоска по Рэйду победила. Энджи потянулась к телефону и набрала номер офиса мужа. Слушая длинные гудки, она понимала, что должна бросить трубку, но желание услышать голос Рэйда захватило ее целиком.
– Эндовер Патнэм, – сказала одна из секретарш фирмы.
– Рэйда Уэйкфилда, будьте любезны, – отозвалась Энджи. От того только, что она произнесла вслух имя мужа, по позвоночнику прокатилась дрожь.
В этот миг дверь распахнулась, и в комнатку энергичным шагом вошла Натали. Энджи спешно швырнула трубку на рычаг, будто мать застала ее за чем-то неприличным.
34 
