77 
«Зачем же он затащил меня сюда?» – недоумевала она.
– Я такое мог сказать? Это ровным счетом ничего не значит. Я всегда так говорю, но ничего не покупаю.
– Никогда ничего не покупаешь?
– Конечно нет, я ничего не смыслю в искусстве и никогда его не любил.
– Ну и зачем ты тогда здесь?
– Сам не пойму.
Сибилла взглянула ему в лицо, чтобы понять, не насмехается ли он, но Эндербай уже отвлекся и оглядывался по сторонам.
– Хочешь вина? – спросила она.
– Нет, не хочу. Немного походим и уберемся отсюда, – увидев ее вопросительный взгляд, он усмехнулся. – Да, это настоящая камера пыток, но должны же мы хоть немного поразвлечься, раз мы уже здесь оказались. Мне очень хочется понаблюдать за этими дураками, суетящимися около этих, так сказать, предметов искусства. Смотри, как они искоса поглядывают друг на друга, это они боятся, что их опередят, и примеряются к тому, на что бы поскорее, повыгоднее и попрестижнее потратить свои деньги. Это называется страстное желание владеть чем-либо.
Презрительно цедя слова, он продолжал:
– Я начинаю расти в своих глазах, как только попадаю на открытие выставок. Они напоминают мне цыганский цирк.
Сибилла попыталась поддержать разговор:
– Это как у нас на телевидении… если хочешь сделать престижную передачу, то…
– Квентин! – послышался голос из шумной толпы, и к ним подошла стройная молодая женщина с короткой стрижкой, в расшитом бисером жакете.
– Правда, великолепно? – с придыханием начала она. – Так близко к жизни…
Бросив взгляд на громоздящуюся рядом с ним глыбу мрамора, он ответил:
– Да, если ты любительница всего необтесанного.
Она осеклась, недовольно поджала губы, но сделала еще одну попытку найти сочувствие:
– Здесь все – само неистовство, все восстало!
– В сексуальном или артистическом смысле? – загоготал он так, что коренастый, бородатый мужчина с моноклем в глазу обернулся.
– Если вы не понимаете этого художника, то лучше помолчите. Есть же люди, которые любят наслаждаться шедеврами в абсолютной тишине.
– Попробуй этим заняться в сортире, – фыркнул Эндербай.
– Как вам не стыдно, – накинулся на него тонкий, как карандаш, мужчина, ноздри которого задрожали от гнева. – Здесь не место для ваших неумных выходок. Здесь боготворят искусство.
Уставившись на него, Эндербай вдруг встал на колени и картинно перекрестился.
Сибилла засмеялась.
Тонкий отпрянул в сторону и скрылся в толпе.
С помощью трости Эндербай поднялся на ноги и, стуча ею по каменным плитам, стал пробираться сквозь толпу. Посетители гудели, как встревоженный улей.
– Следовало бы выставить отсюда этого хулигана.
– Да, а если он в конце концов прав?
– Не будь идиотом. Эта вещь через некоторое время будет стоить огромных денег.
– Проклятый старый дурень…
Эндербай обернулся к сказавшей последние слова даме.
– Я бы сказал то же самое о вас, – расшаркался он перед ней и продолжал свой путь сквозь толпу.
Следовавшая за ним Сибилла видела в его грубости проявление силы и уверенности, которых так не хватало ей. И она хотела, чтобы ее воспринимали, как его коллегу.
Наконец он остановился перед массивным фосфоресцирующим панно, красные огоньки которого, прыгая, мерцали перед глазами.
– Сила жизни, – благоговейным голосом прочитал кто-то стоящий рядом с Сибиллой название панно.
– Больше напоминает адские силы, разгулявшиеся в преисподней, – задумчиво сказал другой голос.
Этот голос ей показался очень знакомым, и она быстро обернулась.
– Валери! – воскликнула Сибилла сдавленно, стоя в огромной толпе.
Валери, подняв глаза и щурясь от яркого света, откликнулась, как эхо:
– Сибилла! Не верю своим глазам!
Валери пробиралась сквозь толпу, привлекая внимание окружающих. Она стала еще красивее, чем раньше. Роскошные каштановые волосы неукротимым водопадом струились по плечам. Карие глаза горели удивлением. На ней были платье из бургундского шелка и длинная нитка жемчуга.
– Ну не чудеса ли это! Я вспоминала тебя лишь несколько дней назад. Ты прекрасно выглядишь! Что ты делаешь в Нью-Йорке?
– Я теперь здесь живу. А ты?
– И я тоже. Может, встретимся, посидим где-нибудь? Нашего номера нет в телефонном справочнике, давай я тебе его напишу…
– У меня есть телефон твоих родителей.
– Нет, я тебе дам наш с Кентом телефон. Я ведь замужем, а ты?
77 
