Он обвел ее с головы до ног томным взглядом и задумался. Надолго ли его хватит? И сразу же желание вспыхнуло с новой силой.
Ее кожа цвета густых сливок поменяла оттенок, как если бы в эти сливки добавили нежной лесной земляники. Черный шелк волос разметался в очаровательном беспорядке. Она была прекрасна. Выражение на лице умиротворенно-чувственное, зовущее и улыбка такая мягкая, удовлетворенная. Он понимал: стоит только захотеть, и она снова будет его.
Он так и поступал всю эту ночь, каждый раз надеясь, , что физическое расслабление совпадет с душевным. Но напрасно!.. Он только все больше привязывался к ней. Называл в душе колдуньей, сиреной, еще как-то, не желая признавать или не понимая, что на вечном балу плоти душа играет не последнюю скрипку.
Золотистые лучи сверкающего утреннего солнышка шагнули через высоченные окна и тронули лицо Росса. Он с трудом повернул голову. Так-так! Все мышцы ныли. Он лишь поправил подушку, но и этого движения оказалось достаточно, чтобы кровать закачалась. Хотел было вскочить, но вместо этого снова лег и расслабился, наслаждаясь успокаивающим покачиванием.
Кровать – ворох подушек, одеял, белья с вышивкой – свисала с потолка на толстых латунных цепях, прикрепленных к ее углам. Он вспомнил, что когда ночью они занимались с Дайаной любовью, то раскачивались на ней туда-сюда. Забавно!..
На голубом ковре, будто осколки разбитого стекла, посверкивали бриллианты. Улыбаясь, он вспомнил, как она лежала голехонькая, но при фамильных драгоценностях. Когда легли в эту постель-качель, она засмеялась.
«Ты, должно быть, подумал, что я совершенная дурочка, когда спускалась по лестнице, вырядившись, – сказала она.
– Вовсе нет! – ответил он.
– А я изо всех сил старалась выглядеть сногсшибательной и сексапильной.
– Надо сказать, тебе это удалось, – заметил Росс, чувствуя, как желание охватило его, едва только он представил, что и глаза у нее сверкают и светятся, как драгоценные камни, придавая особую прелесть ее милому лицу.»
Как раз тогда, когда их сплетенные тела пришли в движение, кровать и начала раскачиваться.
Росс постарался прогнать эти приятные воспоминания. Ни с того ни с сего подумал, а достаточно ли высокие потолки в его спальне для такой умопомрачительной новинки. Нужно будет спросить у Дайаны, решил он.
Не открывая глаз, он протянул руку, но Дайаны рядом не оказалось. Подушка еще хранила ее тепло.
Может, это и к лучшему, размышлял он, потирая виски. Вид ее обнаженного тела непременно вызвал бы соблазн, что в свою очередь отозвалось бы ноющей болью внизу живота.
Он лег на спину, чувствуя необыкновенную усталость, и решил вздремнуть, но звук работающего пылесоса прогнал остатки сна. Мотор рычал со страшной силой, всасывая с натертого воском дубового паркета и ковров воображаемые следы минувшей ночи.
Росс вылез из постели в необычно веселом расположении духа, несмотря на боль в голове и мышцах. И не лень возить за собой по полу эту рычащую машину, подивился он, представив себе ее, такую милую, красивую, рядом с пылесосом. «Я аккуратная женщина легкого поведения…» Он хмыкнул. И все время, пока принимал душ и одевался, посмеивался.
Когда он спустился вниз, она была на кухне. Гостиная, как он и предвидел, сверкала, а пылесоса и след простыл. Тишина. Только чуть слышно журчал кондиционер, а из кладовки доносился приглушенный рокот стиральной машины. Постирушку затеяла, усмехнулся он про себя. Полотенца-полотенчики…
Запахло ароматным кофе. Росс почувствовал какое-то странное беспокойство, когда подумал, как славно просыпаться в доме, где есть хозяйка. Совсем другое дело! Вот он по утрам сам готовит завтрак, провожает Эдэма в школу…
– Доброе утро! – сказал он, входя на кухню.
Нож выскользнул из рук Дайаны и упал на прилавок, выложенный коринфской керамической плиткой. Естественно, без единого пятнышка. На деревянной доске она резала зелень для омлета.
Достаточно было беглого взгляда, чтобы понять: кухня, как и все остальное в ее пентхаузе, была на высшем уровне. Вытяжку не иначе как стащила с какого-нибудь судна, потерпевшего крушение в начале века. А бело-синих тонов кафель, выложенный по периметру кухни, был, конечно же, из города Мурано, что близ Венеции, – венецианское стекло родом оттуда. Все это он отметил вскользь, потому что взгляд его в основном был прикован к Дайане. Она стояла в дальнем конце кухни и, как видно, была очень напряжена.