Особенно,... 
38 
Резинкин вошел следом:
– Слушай, ну че, он будет спать, мы будем работать? Не очень ли это здорово? Может, он просто больным сказался, а? Че за дела?
– Да ты че? – Простаков был удивлен таким отношением к живому человеку. – Он же на самом деле нуждается в наркоте.
– И мне прикажешь теперь идти ее искать? Я не пойду. Пусть он лучше перетерпит. А может, у него и хорошо все, просто лежит здесь, а мы пашем. Я тоже так могу – завалиться и лежать. Могу даже колени к животу поджать.
– А пожелтеть сможешь? – Фрол последовал за остальными и сейчас стоял также рядом с койкой больного.
Сизов услышал голоса над собой, повернулся и открыл глаза.
– Так вот вы какие, солдатские ангелы.
Трое пялились на него сверху вниз.
– Совсем крыша съехала, – поставил диагноз доктор Валетов.
– А, мужики, – простонал он, – я еще не умер. Тогда дайте водички, колодезной. Всего ломает.
– Воды? – Простаков вышел, посмотрел на небо. Солнышко еще высоко, тепло, хорошо. – Сейчас дам воды. Давай только знаешь что? На улицу, на улицу выходи.
– Сдурели, что ли? – продолжал постанывать наркот. – Какую улицу? Я весь в отказе. Дайте водички.
– Сколько тебя ломать будет? – заботливый Валетов склонился над Вовкой.
– Не знаю, пацаны. Говорят, неделю. А через неделю – или в рай, или в ад. Вот так вот.
– Че, помереть можешь? – испугался Резинкин.
– Да нет, не помереть, – едва улыбнулся Сизов. – Или кореша достанут чего-нибудь, или вылечишься.
– Чего, вот прям так сразу?
– Прям сразу не получается, – пыхтел, отвечая на вопросы дедушка. – Накрывать и потом еще будет, но самое сложное – неделю продержаться.
Тут он застонал, снова поджал под себя ноги. Простаков вернулся довольный.
– Ты воды хотел?
– Да, – простонал больной.
– Хорошо, – Алексей подошел к лежаку, поднял на руки высохшего Сизова и понес его на улицу.
– Ты чего делаешь-то? – не понял Валетов. – Ты куда его понес? Ты че, дурак, ну-ка положи его на место!
– Не мешай, сейчас будем лечить.
– Лечить? – простонал Сизов. – Лечить – это хорошо. Только чем вы меня будете тут лечить?
Он снова застонал и скорчился еще больше.
– Да ты не дергайся, – рявкнул на него Алексей, – а то брошу сейчас.
– Бросай, – протянул ослабленный, – мне не будет больно.
Простаков положил тело на траву. Терминатор, стоящий в сторонке, махнул ушами, поглядел тупыми глазками на человечка и едва слышно хрюкнул.
– Во-во, гляди, свинья, че сейчас будет.
Он взял одно ведро, наполненное колодезной водой, и окатил лежащего на земле Сизова. Тот только и успел крикнуть: «А-а!»
Заворочавшись на мокрой траве, он попытался подняться, но тут ему в грудь ударила вторая волна. Окатив из двух ведер наркота, Простаков снова поднял его и понес под полог.
– Давайте, разводите буржуйку. Его надо закутать хорошенько. Будем дерьмо выпаривать из него.
– Ты с ума сошел, – орал возбужденный Валетов. – Он от твоих процедур подохнет! И чего нам потом, всем кобздец?!
– Молодой еще, отойдет, – уверенно отвечал Простаков. – Давай, буржуйку топи. Сейчас около нее положим, пусть парится.
– Ну, ты садист! – в глазах Резинкина мелькали блесточки и восхищения, и ужаса одновременно. – Если бы ты так со мной поступил, я бы... не знаю, что я бы с тобой сделал.
– Молчи, пришибу, – пробурчал Простаков. – Я знаю, че делаю. Давайте, огонь разводите быстро.
Он пододвинул лежак поближе к буржуйке, положил на него мокрого и трясущегося теперь еще и от холода Сизова и стал накрывать всеми имеющимися у них фуфайками.
– К ночи прогреется, нормально будет.
– Ну, ты садист, ну, ты садист, – бормотал Валетов. – Вот если он сдохнет, ты че? А вот если воспаление легких? Да ты че? Да это отек легких, это ж все, ему – кранты, нам – кобздец. Да ты че?
– Кончай причитать, как баба. – Простаков поглядел на трясущегося Сизова. – Ничего, нормально, будет жить.
– С чего это ты взял, что жить будет? Вдруг сдохнет?
– Б-у-у-ду! – завыло из-под фуфаек.
Огонь заполыхал в буржуйке.
* * *
Утром первым со своего лежака поднялся Простаков. На этот раз досочки под ним уже не сместились, так как были прибиты по указанию неформального старшего Валетова. Его всю ночь мучили сомнения по поводу совершенного им поступка, и он испытывал опасения за здоровье Сизова.
Время от времени он просыпался ночью, открывал глаза и смотрел на укутанный в фуфайки небольшой комок, который лежал рядом с горящей буржуйкой. Сейчас он сел, спустил ноги вниз, сунул их в сапоги и только затем отметил, что место лежки Вовы Сизова опустело. Желтушный куда-то двинул.
38 
