48 
– Думаешь, бросят за нами гнаться? – усмехнулся неунывающий Митрич. – Погоди, еще придется попотеть. Есть, конечно, шанс, что они за своего собрата примутся…
Он оказался прав. Волки сменили тактику и теперь не так наседали. Погоня продолжалась всю ночь. Митричу не раз приходилось стрелять.
Часам к пяти утра волки исчезли. Словно оборотни. Повозка свернула в чащу и стала углубляться в тайгу. Они проехали еще десяток километров, прежде чем на тесной поляне перед ними выросли изба и примыкающие к ней деревянные постройки. Послышался радостный собачий лай. Из конуры выскочила густошерстая дворняга.
– Тпру-ру-у! – скомандовал Митрич. – Живой? – обернулся он к Егору.
Того бил озноб. Голова была свинцовой, он едва мог приоткрыть веки. Слабость сковала тело. Он лежал, точно полено, и удивлялся, что может еще что-то слышать и видеть.
Пес облаивал Егора.
– А ну! – замахивался на него Митрич, – заглохни, Буян! Щас, щас, – засуетился он.
У конюшни высилась резная коновязь – серге. Митрич привязал лошадь, поспешил к Егору. Он помог ему подняться с повозки, доковылять до избы. Пес вился у ног, мешая идти. Митрич то и дело замахивался на него, тот игриво отбегал, а потом вновь осаждал идущих.
Митрич снял щеколду, втащил Егора в сени. Там пахло сушеными травами и грибами. Над покрытым вытертой клеенкой столом висели гирлянды лука и чеснока. Митрич потянул за изогнутую железную ручку тяжелую, обитую кожей дверь. Обивка с боков торчала клоками. Они оказались в горнице, которую на две части делила высокая русская печь. Огромная тигровая кошка, свернувшаяся на ней клубком, зевнула, лениво потянулась, изогнувшись с восхитительной гибкостью, и спрыгнула под ноги хозяину.
– Глашка, пшла, не до тебя, зараза, – обняв Егора, Митрич тащил его к застеленной старым пледом деревянной кровати.
Он усадил Егора на нее, потом закинул его ноги, снял обувь. Разделся сам. Потом занялся печью. Принес из сеней заготовленные дрова, выдернул из стопки пожелтевших газет несколько листков и развел огонь.
– Вот так оно теплее, – удовлетворенно констатировал Митрич, разгибая сутулую спину.
Он стал стягивать с Егора куртку. Тот как мог шевелился, старясь помочь Митричу. Рана на ноге запеклась, и, чтобы размочить ткань штанов, Митрич нагрел таз воды, куда бросил щепотку зеленовато-желтого порошка.
Потом поставил на печь чайник. Когда из носика повалил густой белый пар, Митрич снял чайник с печи и стал готовить лекарство. Для начала он слазил под стол, достал оттуда мешок с травами. Быстро отсортировал те, что были ему нужны. Потом взял ступку, небольшой каменный пестик и, бросив в посудину по щепотке из разных кульков, стал толочь.
– Думаешь, я тебя аспирином буду лечить? – ухмыльнулся он. – Нет, брат, у меня тут народная медицина… Я таблеток с детства не потребляю. Помню, мать давала, а я их под подушку клал. Еще чего! – с упрямым видом воскликнул он. – Чтобы я себе организм засорял!
* * *
Егор видел все как в тумане. Он даже не мог понять, в действительности ли это все происходит или во сне. Перед его глазами шла волнами деревянная стена с приколотой на ней репродукцией картины, кажется, Рембрандта. Старуха со свечой. Пламя свечи, ложась на морщинистую кожу жидким розоватым золотом, преобразило ее лицо, сделало взгляд непередаваемо выразительным. Словно осветило не лик, а душу. Вокруг головы старой голландки мягко смыкался полог коричневато-коньячного сумрака. Его бархатные складки, как кулисы, висели над этим полыхающим овалом.
В бредовом угаре, когда мысли вращаются, как белье в стиральной машине, только с мучительной медлительностью, Егор стал вспоминать, что же это за картина. Название все никак не давалось ему, и он бросил это занятие. Он повернул голову и увидел хлопочущего у стола Митрича. Тот сосредоточенно что-то мешал, толок, пересыпал из крынки в крынку. Потом поставил приготовленную смесь, разведя ее в небольшом количестве горячей воды, на печь и, помешивая, тихо запел. Когда отвар был готов, он принес с лежанки в углу еще одну подушку, предварительно взбив ее, и подложил Егору под голову. Потом обмотал кружку вафельным полотенцем, сел на табурет рядом с кроватью и поднес кружку к губам Егора.
– Для начала, – с лукавой улыбкой сказал Митрич. – Пей, не боись, не хуже самогона…
Егор отхлебнул горячей жидкости и поморщился. Ее горький вкус напомнил ему отвар из брусники, смешанный с дубовой корой.
48 
