Особенно,... 
45 
Выпив, он закусил и отодвинул от себя стакан.
– Завтра решим, как будем действовать, – заплетающимся языком произнес он, – а пока нужно хорошенько отдохнуть.
Опрокинув по дороге табурет, он отправился отлить.
– Да чего здесь думать, батя? – Пашка был не менее пьян, чем отец.
Пошатываясь, он направился следом.
– Едем в твой улус и будем его на месте ждать.
– Э-э, парень, – придерживаясь рукой за стенку, Яковенко-старший навис над унитазом, – думать никогда не поздно. Ты горячку-то не пори, а тоже подумай хорошенько. Может, чего умного надумаешь.
– Так ты уверен, что Родионов доберется до Мирного? – Пашка встал на пути у отца, когда он, сполоснув руки, пошел в спальню.
– Дай ему бог, чтобы он добрался, – заплетающимся языком проговорил Вилен Михайлович, отстраняя сына с дороги. Если он не доберется, все – хана нам с нашими алмазами.
– Батя, – Пашка пропустил отца и поплелся за ним, – а почему ты думаешь, что полярник расскажет нам, где спрятаны алмазы?
– Соображаешь, – хлопнул его по спине отец. – Сделаем так, чтобы рассказал.
– А как?
– Думай, Паша, думай.
Глава 12
Кроны падали в небо, как в водоворот. Потом вдруг снова появлялись, опять ныряли, и казалось, этому не будет конца. Неожиданно ярко полыхали просветы между ними. Белый свет бил в глаза. Последний туман рассеялся, и Егор понял, что двигается. Лежа на спине? Его по-прежнему изнурял озноб, но пронизывающего холода снизу он не чувствовал. Егор приподнял голову. Взгляд его наткнулся на широкую спину в овчинном полушубке. Лошадь шла медленно, спокойно. А сам он катился в низких санях, прикрытый тяжелым, пропахшим потом и дымом зипуном.
На голове у мужика была лисья шапка с опущенными ушами. Егор хотел окликнуть возницу, но в гортани застрял колючий ком. Но мужик сам повернулся, и Егор увидел пронзительной голубизны глаза, румяные щеки и светлые усы, с застывшим на них инеем.
– Эк тебя, – качнул мужик головой.
Голос у него был добрый и насмешливый.
– Ты кто? – наконец выдавил из себя Егор.
– А ты? – иронично сощурил свои детские глаза мужик.
– Егор, – сказал Родионов и сам усмехнулся – уж больно по-идиотски выглядело начало разговора.
– А я Митрич, – представился мужик, – вот по делам ездил. Смотрю, ты лежишь… Думал, откинулся, пульс проверил, нет, гляжу, дышишь…
– Мы где? – спросил Егор.
– В тайге, – хохотнул в усы мужик, – где ж еще…
– Я спрашиваю, какой тут поблизости населенный пункт?
– Никакого… – коротко рассмеялся мужик. – Вернее, есть, только тебе туда нельзя.
– Это почему? – удивился Егор.
– Там твоя фотка на доске почета мотается. Я тебя сразу узнал. Преступник.
– Какого ж черта ты рецидивиста спасаешь? – горько усмехнулся Егор.
– В тайге, брат, свои законы… Да и разве можешь ты мне чем-то навредить? Ты ж еле дышишь!
– И что ты со мной думаешь делать? – насторожился Егор.
– Подлечу немного да на волю выпущу. А если дурака станешь валять, – мужик кивнул на лежавшую возле него двустволку, – мы не таких еще рецидивистов видали!
Егор шевельнул рукой. Словно подтвердив его догадку, мужик заговорил с сочувственной нотой в голосе:
– Я рану твою смотрел, хреновая рана, но вылечить можно… Только бы доехать.
– А ты что в тайге делаешь?
– Живу, – снова рассмеялся Митрич.
Голос у него астматически глох и подрагивал. Но, похоже, Митрич был оптимистом.
– То есть в изоляции?
– Ага. Вначале с семьей жил, а потом в лес ушел, – кивнул Митрич, – заели меня бабы. У меня их три – жена и две дочери. Вот, еду от них, гостинцев возил, проведал… Живут так себе, конечно…
– Зачем же ты от них ушел? – с недоумением спросил Егор.
– А ты зачем по тайге шныряешь? – снова обернулся Митрич и приковал к Егору внимательный взгляд.
– Так ты же знаешь, я – преступник.
– Не похож, – проницательно ответил Митрич, – а может, и похож, – сделал он задумчивое лицо.
– Далеко еще до твоей хаты?
– Прилично, верст сорок будет. Да ты не нервничай, к утру доберемся. Кто ж это тебя покусал?
– Волки, кто ж еще, – вздохнул Егор.
– Да-а, зверь нынче гнилой… Видать, полевок мало, мелких грызунов… Так-то волк – хищник правильный… умный то есть. Так просто с бухты-барахты нападать не будет. Ну, если корову чует или лошадь… А на человека – ни-ни. Боится, серая башка!
Митрич по-доброму рассмеялся.
45 
