Особенно,... 
59 
– Принеси-ка еще водички, Олюшка, – погладил он жену по теплому, аппетитному плечу. – А ты, Николай Петрович, фонарик за выходом присмотри, чтоб ни одна… в общем, ты понял.
* * *
Через несколько минут они с диаконом вытащили сундук в самую середину нижнего храма, потом подумали и переместили чуть ближе к выходу, прямо под падающий из полукруглого окна дневной свет. Алексий протянул священнику принадлежавшую костолицему кирку, и тот, подцепив крышку сундука за окованный угол, налег на короткую рукоять. Крышка коротко скрипнула и неожиданно легко поддалась. Отец Василий расширил щель, и, переместив кирку ближе к замку, подналег еще раз. Крышка хрустнула и распахнулась.
У задней стены стояло что-то замотанное в грубую серую холстину. Отец Василий видел такое только в музеях народных промыслов да в лавре. Он дрожащими руками обхватил сверток, вытащил, да так и остался стоять – сил не было.
– Ольга, – хрипло попросил он. – Разверни…
Жена осторожно коснулась ткани своими тонкими, нежными пальцами и слой за слоем развернула. Отец Василий опустил глаза и заплакал. Это была она!
Лик Николая Чудотворца был так хорош, а от самой иконы веяло такой благостью, такой прозрачной и теплой силой, что все невольно вздохнули…
– Чудо великое свершилось! – глотая слезы, произнес отец Василий. – Вернулась икона чудотворная, что стояла здесь от начала! Благодарите господа, мои родные! Благодарите господа…
* * *
Отец Василий позвонил Алле Борисовне.
– Мне нужна Зильберман! – кричал он в трубку на непонятливого сопляка, вздумавшего начать расспрашивать священника, что да зачем. – Я сказал: Зильберман! А зачем, я скажу только ей! Вас это не касается!
Он чувствовал себя в долгу перед снятой замредакторшей и теперь хотел, чтобы эта славная весть прошла в газету именно через нее.
– Алла Борисовна! Да, это я! Немедленно приезжайте! У меня для вас хорошая новость! Как вы говорите, сен-са-ция… Да-да, самая настоящая! Нет, не местного значения, а скорее общероссийского! Да, лучше прямо в номер! Абсолютно уверен!
Потом были долгие телефонные переговоры с патриархией, и в Москве никак не могли поверить в такое счастье.
– Вы уверены, что это именно она? – все спрашивали и спрашивали отца Василия. – Вы ведь знаете, что были позднейшие копии?
– Конечно, знаю! Я их даже видел! Но это совсем другое… Вы приезжайте и сами все увидите!
Потом приехала Зильберман, за ней – Медведев, за ним – исполняющий обязанности начальника местной милиции Скобцов с предложением выставить у храма автоматчиков – бедный милиционер еще не знал, как следует поступать, когда в твоем районе объявилась культурная ценность общероссийского масштаба… Все было…
А на следующий день в храм было не пробиться от прихожан: все хотели своими глазами увидеть чудотворную икону. И это был день полного и абсолютного торжества! Отец Василий весь день простоял рядом с бесценной находкой и пожирал глазами этот людской поток – никогда в жизни он не чувствовал свое бренное существование таким наполненным смыслом. Господь явил свою волю, и все встало на свое места: агнцы перестали напяливать на себя волчьи шкуры и снова стали теми, кто они есть на самом деле, – агнцами, а «волки»… а кто их знает, как себя чувствовали в этот день «волки»! Отцу Василию было не до них!
* * *
Специалист из патриархии приехал на следующий день. Отец Феоктист вяло поздоровался с отцом Василием, деловито прошел вслед за местным священником в храм, вытащил из саквояжа огромную лупу, попросил еще света и замер, склонившись над иконой. Диакон и Ольга держали последние скупленные в хозмаге стеариновые свечи над ним, отклоняя их то так, то эдак, а отец Василий стоял рядом, словно ожидая приговора.
Прошло не меньше получаса, когда наконец отец Феоктист распрямился и тихо произнес.
– Это она. Никаких сомнений.
Священник сглотнул и с невыразимой благодарностью посмотрел на своего спасителя: по лбу отца Феоктиста катился крупный, действительно с горошину, пот. Он развернулся на месте и направился к выходу и лишь у дверей притормозил и обернулся.
– Мне нужен телефон. Куда мне пройти?
* * *
Потом была новая череда звонков в Москву. Отец Феоктист набирал номер за номером, поднимаясь по невидимой отсюда иерархии, и, похоже, поднялся почти до самого верха… По крайней мере, чем дальше, тем более приглушенным и смиренным становился его голос и все менее уверенной интонация. Но каждый раз в самый ответственный момент он набирался мужества и говорил одно и то же: «Да, это она». И, когда отец Феоктист сделал тот самый, самый-самый главный звонок, он повернулся к отцу Василию и произнес:
59 
