Вот кто ей велел Крысьему Хвосту взятку давать? Давай отнесем ему то, давай отнесем ему это, одного паштета скормила двадцать порций, мне и понюхать не досталось, чтоб его этим паштетом несло до конца жизни, скотину… “Ах, фрейлейн Шютц, вы никогда не научитесь прясть, но ради вашей матушки, этой святой женщины, я вам поставлю отлично и среднюю скорость напишу "семь мотков в день", все равно никто не поверит…”
Не поверит, как же! Навалили шерсти, а я пряди… Сволочи, веретено им в задницу!
А, может, у них все же мораторий на смертную казнь? Может, выкручусь?
Так, ну, давайте теперь мне в окно стучать… Кого там принесло?
Господи, какие страшные… и одинаковые… почти… Вот это губа, всем губам губа! А у этой что? У этой ножища… А у третей… ОООООООООО! Дааааааааааа, таким пальчиком в носу не поковыряешься!
Открываю, уже открываю, надо же, какие нетерпеливые!
Здравствуйте, тетеньки. Да, это я тут плачу. Это я тут ругаюсь. Ну и что, на весь лес слышно? Мне можно. Я — почти покойница, у меня сто сорок шестая, часть два, могу я хоть поругаться в свое удовольствие?!
Как — вы? Сами? Всю-всю-всю шерсть? Все двадцать мотков?
Тетеньки, миленькие, правда, что ли?!
Я… я… ноги вам мыть буду и воду пить! За покупками ходить буду! Собачку вашу буду выгуливать!
Не надо? А что надо? На свадьбе назвать вас родными тетушками? Госссссподи, какие проблемы? Хоть сестричками!
А правда все-все спрядете?
А… вот… чисто из любопытства…
Если не назову на свадьбе тетушками, что будет?
— Что будет? — переспросила тетка с деформированным пальцем, подмигнув товаркам. — Да, в общем, ничего… Ниточку одну чик — и перережу, — она помахала в воздухе невесть откуда взявшимися бронзовыми ножницами, и все три добродушно заулыбались, как будто это была их давняя любимая шутка.
©Лея Любомирская, 2005
Лея Любомирская
Сказка о том, как встретились Ветчина и Колбаса
Франсишка, как всегда, появляется совершенно бесшумно, и дона Карлота еле сдерживает раздраженное восклицание. Конечно, она не делала ничего такого, что нужно было бы скрывать от прислуги, но все же… неприятно, когда, задремав в кресле, вдруг просыпаешься оттого, что на тебя уставились маленькие тусклые глазки горничной.
— Я, кажется, уже неоднократно просила вас не подкрадываться ко мне, — льда в голосе доны Карлоты с лихвой хватило бы на то, чтобы в разгар лета заморозить судоходную реку Доуру, и еще осталось бы для муниципального катка. Но Франсишка нечувствительна к интонациям. На ее туповатом лице — обычная смесь сосредоточенности и безмятежности.
— К вам сеньора Пештана, сеньора. Прикажете провести ее сюда?
Дона Карлота еле слышно шипит сквозь стиснутые зубы. Мадалена Пештана — не нерадивая прислуга, ее не отхлещешь по щекам и не вышлешь из комнаты. Простая, невыносимо простая и недалекая, примитивнее Франсишки, вульгарнее кухарки Алзиры, Мадалена Пештана не оставляет дону Карлоту в покое, являясь без приглашения, запросто, “по-родственному”. По-родственному! Дона Карлота нервно сжимает и разжимает сухонькие кулачки. Прошло двадцать два года, а она до сих пор не понимает, что за помрачение на нее нашло, когда она дала согласие на брак своей единственной дочери и наследницы Армандины с этим прохвостом, мальчишкой-механиком Антониу Пештаной. Хотя что она могла поделать? Достаточно некрасивая, чтобы дорожить любым проявлением мужской благосклонности, и достаточно избалованная, чтобы получать все, что ей захочется, Армандина пригрозила, что убежит со смазливым мошенником, если мать не разрешит им пожениться.
— Какое счастье, что вы, мой друг, не дожили до этого позора, — шепчет дона Карлота, обращаясь к висящему на стене портрету военного в орденах. Покойный генерал Орасиу де Меллу отвечает ей злобным — точь-в-точь как при жизни — взглядом.
Дона Карлота прерывисто вздыхает. Прохвост Пештана оказался, в конце концов, не таким уж никчемным типом. Судя по письмам, которые дона Карлота получает из Анголы, бывший механик прекрасно управляется и с фабрикой, и с шахтами, и с хлопковыми плантациями, а довольная Армандина сидит дома и рожает детей. Вот только эти бесконечные беспорядки… И хотя дона Карлота верит в непоколебимую мощь португальской армии, на душе у нее неспокойно. Хорошо бы, — думает она, — Армандина забыла, наконец, скандалы двадцатилетней давности и вернулась домой вместе с детьми. В конце концов, дона Карлота имеет право хотя бы познакомиться с внуками. А пока из семи дочерей Армандины она знает только самую старшую — Инеш, которая воспитывалась здесь, у бабушки. Строгое лицо доны Карлоты смягчается. Инеш, конечно, взбалмошная девчонка, чего стоит ее давешняя выходка в PIDE* <* PIDE — Служба госбезопасности в салазаровской Португалии. Поскольку врачи были военнообязанными, внучка доны Карлоты Инеш, закончившая медицинский факультет Лиссабонского университета и работавшая в больнице, заполняя формуляр на получение паспорта, в графе “род занятий” написала “домашняя хозяйка”. Ее вызывали на собеседование в некий кабинет, где поинтересовались — зачем она солгала органам.