Особенно,... 
92 
— Главное, прислушаться. А там наверняка что-нибудь будет. Мы узнаем страшные тайны… Ну, или какие-нибудь не очень страшные тайны. Так в книгах пишут: если залез в бочку на палубе, то это обязательно произойдёт, — говорил образованный Кондратий Рылеев.
— Кондратий, а как вы к нечистой силе относитесь? — спросил я громким шепотом.
— Никак не отношусь. Что я, висельник какой?
— Не в этом дело. Вот на кораблях ведь тоже корабельные привидения есть, делу не полезные, а имуществу и личному составу очень даже вредные. Вон адмирал Ушаков на всех судах эскадры сам кадилом махал.
— Это совершенно не важно, — перебил меня Кондратий Рылеев. — Я слышу Пустой Звук.
Я высунул голову из бочки.
Чужой капитан, одетый в дурацкий затрапезный цирлих, запрокинув голову, тихо выл на луну.
Мы ждали Пустого Звука, и вот он пришёл. Никто из нас не знал, каков он на слух, но тут мы сразу поняли, что это он.
— Вот, блин, — охнул издали Носоглоточный Храповицкий. Видать, он тоже прислушался.
Действительно, Пустой Звук плыл над нами, завораживая, обволакивая и облекая нас. Пустой Звук нёсся над кораблями и летел к Луне. Всё садилось на свои места, направления вставали в пазы, пунктиры превращались в линии, когда мы слышали Пустой Звук капитанского воя.
Нам сразу стало понятно, что теперь "Ползучий Нидерландец" будет следовать за нами, и вместе мы достигнем Золотого Сруна. Объединив усилия, мы достигнем его, да.
И тогда мы тихонько запели нашу песню.
- Как алконавты в старину,
- Спешим мы, бросив дом,
- Плывем, тум-тум, тум-тум, тум-тум,
- За Золотым Сруном…
Сначала, невесть откуда узнав слова, её подхватила чужая команда, потом Носоглоточный Храповицкий, а затем и проснувшиеся наши товарищи.
Солнце золотило океан, готовясь вылезти из восточной розовой полосы. И мы полезли по верёвке обратно к себе на палубу.
XXX
По случаю праздника объединения мы решили сделать приборку. С "Ползучего Нидерландца" с восхищением смотрели за нашими подвигами.
За борт был сброшен весь мусор. Впрочем, мусора не хватило, и за борт отправилось так же огромное количество полезных вещей. Были отчищены с палубы макароны по-флотски и выкинуты прочь окурки, забившие шпигаты.
Внезапно наш ударный труд прервал мрачный Капитан. Он навис над нами, как грозовая туча над жнивьём, что так часто изображают пейзажные лирики.
— Кто забыл топор у компаса? — сурово спросил Капитан.
Наступила долгая, как девичьи ноги, пауза. Мы знали, что такой вопрос можно задать только тогда, когда рушится всё и наступает великий час философии.
— Я, — виновато развёл руками Себастьян Перрейра.
Мы вспомнили, что именно Себастьян резвился с топором, подобранным на острове Развивающихся Дикарей. Не сказать, что мы сразу ободрили нашего Лоцмана. Только Кондратий дружески хватил его веслом по спине.
Но горевать было как-то бессмысленно. Всё равно непонятно, где мы теперь находимся. А если неясно, куда плыть, то не страшно и находиться неизвестно где.
Мы решили не убирать топор от компаса и продолжить плавание в прежнем направлении.
Через несколько дней мы увидели сильно изрезанный берег.
Мы шли вдоль него галсами. "Ползучий Нидерландец" приближался к нам в тёмное время суток, а днём неразличимой точкой маячил на горизонте.
Наконец, в самый ответственный момент, когда нервы натянулись как жилы, а неизвестность выпала в осадок, Капитан прошёл в каюту и отворил капитанский шкаф.
В шкафу висела аккуратно отглаженная рубашка — та самая, в которой он родился много лет назад.
Капитан облачился в неё и стал просто рубаха-парень. Затем он достал из ящика стола председательский колокольчик.
Колокольчик дрогнул и зазвенел всеми цветами радуги.
И мы поняли, что лёд тронулся.
Первым признаком потепления появились мухи. Может, конечно, у нас что-то протухло, но хотелось верить в лучшее. Одна из этих мух нас перекусала. Часть экипажа нас заснула, а часть начала веселиться и играть как дети.
Мы витали в облаках и строили там замки. Но радость была не беспочвенна — то был не знак, а знамение.
И действительно вечером того же дня мы достигли искомого берега. Мы достигли того места, где уже были видны берега Ставриды, колосились горы этой невиданной страны, набухали её почки и цвели её озёра и реки. Наш труд пропал не даром.
92 
