Потом он заснул и, как ему показалось, сразу проснулся. Это было обманчивое ощущение. На улице уже стемнело. Он встал и распахнул настежь окно. Оно выходило на север. Оттуда дул ветер, швыряя в него колючие мелкие снежинки. Он наслаждался их прикосновением — город N был в той стороне, откуда они прилетели. Возможно, там шел сейчас точно такой снег…
— Не спишь? — Ирина Николаевна бесшумно открыла дверь и вошла в комнату. — Смотри, простудишься. — Она подошла к сыну, обхватила его за пояс, прижалась к его сильному гибкому телу. Он отстранился от нее почти грубо, а ведь раньше так любил эти чистые материнские ласки.
— В чем дело, Алеша?
— От тебя как-то странно пахнет.
— Плохо?
— Я не знаю.
— Я только что приняла душ. Извини.
— Все в порядке, мама. Ты была у отца?
— Да. — Она опустилась на стул, спрятала лицо в ладонях и всхлипнула. — У него что-то творится с психикой. Он не подпускает к себе врачей, не хочет, чтобы брали анализы.
— Я поговорю с ним, мама.
— Мальчик мой… — Ирина Николаевна протянула к сыну обе руки, но он не ответил на ее призыв, как это случалось тысячу раз раньше. — Он… Ты должен его простить. Жизнь очень непростая штука.
— Я давно простил его. Ты же знаешь.
— Врачи уверены, что он долго не протянет, — сказала Ирина Николаевна каким-то чужим спокойным голосом. — Тогда я останусь совсем одна.
— Я с тобой, — сказал он не совсем уверенно и тут же добавил: — Я тебя не брошу, мама.
— Спасибо, мой мальчик. Знаешь, я не собиралась тебе говорить, но ты у меня уже совсем большой, правда?
— Говори все как есть, мама.
— Психиатр, который наблюдает твоего отца, утверждает, что с ним это случилось еще до Афгана.
— Что, мама?
— Закрой окно, прошу тебя. Хочешь, я встану на колени?
— Не надо. — Он прикрыл раму, взял с кресла приготовленный матерью чистый махровый халат, не спеша в него завернулся. — Что случилось с отцом до Афгана?
— Он потерял интерес к жизни. Я замечала это, но надеялась, что все образуется. Отец относился ко мне ровно и заботливо, но это все шло от разума, а не от сердца. Я пыталась об этом не думать. Я почти уверена, твой отец кого-то всерьез полюбил.
— Глупости. Он не способен на настоящее чувство.
— Ошибаешься, мой мальчик. Каждый человек способен на настоящее большое чувство, только мы, к сожалению, не сразу можем отличить настоящее от ненастоящего. Потом бывает слишком поздно. Я была неправа, пытаясь удержать его возле себя. Нужно было отпустить его на все четыре стороны.
— Мама, все равно я всегда буду любить тебя больше, чем отца. Возможно, я смогу понять его в будущем, но, как ты выразилась, только разумом.
— Любовь выбирает нас, а не мы ее.
— Ты насмотрелась мыльных опер. — Он подошел и положил руки на ее хрупкие плечи. — Ладно, уговорила: пообедаем, и я к нему схожу. Все-таки сегодня первый день нового года.
…Отец лежал в отдельной палате. На столике возле кровати стояли гвоздики — белые с красными крапинками. Такие же, как он подарил Марыняше. Алеша знал: их принесла отцу мать.
— С Новым годом, папа, — сказал он, пожимая ему руку. — Ты выглядишь лучше, чем летом. Что, донимают эскулапы? Такова уж их профессия.
— Ты к нам надолго? — поинтересовался отец, улыбаясь сыну одними глазами.
— Деньков на десять. Правда, я еще хочу навестить дружка в N.
— От нас это сто пятьдесят километров. Мама сделала тебе доверенность на машину. Правда, сейчас очень скользко.
— Ну, это обыкновенные мелочи жизни. — Алеша присел на край кровати. — Послушай, отец, я не хочу, чтобы ты умер. Слышишь?
— Да. Но это зависит не от меня.
— Ладно вешать мне лапшу на уши. У тебя сильная воля. Ты должен приказать себе: я хочу жить.
— У меня совсем нет воли. Если бы она у меня была…
Он закрыл глаза и отвернулся к стенке.
— Если бы она у тебя была, ты бы бросил нас с мамой и ушел к другой женщине. Ты это хочешь сказать?
— Да, — не сразу ответил отец.
— Вы бы с ней уже давным-давно друг другу надоели.
— Почему ты так думаешь?
— Я имел удовольствие видеть кое-кого из твоих… женщин. Одна извилина, и та прямая. Зато в трусах сплошной интеллект и сиськи с гонором, как выражается Васька Ковешников.