123 
Зрители умолкли, было, как мертвецы, а потом принялись свистеть, хохотать и хрюкать по свиному и лаять, как бешеные собаки, и богохульствовать. Орландо Иннаморато не имел яичек, и всякий теперь потешался над его изуродованной мужской снастью.
— Так вот почему Мария засиделась в девках! Господь послал благовестить каплуна! — крикнул со смехом мессер Лоренцо и шутку его подхватили зрители.
Смешалась музыка, и остановилось вращение колес. Но зрителям пришлось умолкнуть, потому что Орландо, бледный как слоновая кость, заливаясь слезами, снова запел столь отчаянно и грозно, что шутники были объяты ужасом так, словно им явился дьявол.
Все видели, что он не сводил ужасных глаз своих, подобных глазам сокола, с Мадоннины.
Так он пел:
— Радуйся, Мария! Зачнешь Ты от Святого Духа и Слово станет Плотью и поселится с нами.
Но Мадоннина вместо того, чтобы петь в ответ вдруг стала корчиться, и закричала, как роженица в муках. Так невыносим и безумен был ее вопль, что зрители в великом страхе бросились вон из церкви. И так она кричала без конца:
— Да будет мне по слову твоему, да будет мне по слову твоему! Да будет мне по слову твоему! — пока не упала, как мертвая.
Тут мессер Козимо подбежал к опозоренному отроку, разорвал полу пророческого одеяния и передал ему лоскут, чтобы прикрыть срам, ибо усовестился своей причастности к злому делу.
— Будет день, Медичи, когда ты благословишь ткача, который сработал эту жалкую ткань, — молвил Орландо и удалился, унося потухшие и безобразные крыла свои.
День спустя, разгневанный тяжким богохульством мессер Джованни Медичи призвал к себе сыновей и маэстро Лодовико Иннаморато, устроителя злосчастного действа.
— Что означает столь бессердечная выходка и увечье юноши? — спросил мессер Джованни.
Маэстро Иннаморато ответил на это:
— Не подумайте, мессер, что мой сын наказан за прелюбодеяние или иной похотный грех, он выращен в совершенной чистоте, как духа, так и плоти. Нож палача никогда не касался его тела. Я сам оскопил Орландо год назад, чтобы сохранить навечно все оттенки его божественного голоса, не стану лгать, его пришлось связать, он кричал и плакал, потому что по молодости не понимал своей выгоды. Но так часто поступают с мальчиками-хористами в Риме, обычно римляне говорят, что мальчиков покалечили свиньи, но все знают правду о капелле Папы. Что до его прилюдного позора и осмеяния — в том нет моей вины, среди моих людей нет предателей, виноват кто-то из завистников флорентийцев, решивший сорвать столь дорогое и великолепное действо.
При этом мессер Лоренцо усмехнулся, ибо знал, что его причастность к злой проделке нельзя доказать, ведь мессеру Козимо, пожелай он выдать брата отцу, пришлось бы рассказать и о своем участии в нечестивом споре.
Мессер Козимо же стоял молча, опустив глаза. Теперь он уразумел, что, сокрытая правда хуже изреченной лжи.
Мессер Джованни сказал:
— Раньше я жалел о том, что никогда не был в Риме, теперь же я счастлив этому, потому что не может быть благим город, в котором есть обычаи, позволяющие отцу безнаказанно выложить, как жеребца, собственное дитя. Во Флоренции такого жестокого обычая нет и не будет, потому потрудитесь как можно скорее покинуть пределы Тосканы. Орландо же, если пожелает, может остаться во Флоренции, я сделаю его своим музыкантом, и никто не посмеет обидеть его.
Маэстро Иннаморато возразил:
— Но, мессере, я прогнал его с глаз долой в тот же день, потому что с дурной славой он к нашему ремеслу непригоден. Мне неведомо, где он теперь.
— Вы обрекли свое искалеченное дитя на изгнание, нищету, на поношение людям? — нахмурившись, спросил мессер Да Биччи.
— Я сказал ему: уходи. И он тотчас ушел. Он был послушным. — отвечал маэстро Иннаморато, так, словно речь шла не о его единственном сыне, а о нашкодившем псе.
— Все подите прочь. — сказал мессер да Биччи. — Кончено.
В тот же день маэстро Иннаморато покинул город, потерпев большие убытки.
Спустя несколько дней слуги мессера Медичи доставили несчастную Мадоннину обратно в селение Виккьо, девушке вернули старое платье и заплатили 45 сольди за участие в мистерии. Оправившись от обморока, девушка потеряла разум, не узнавала односельчан и опекуна, горько плакала, запустив пальцы в волосы, качаясь из стороны в сторону, забывала есть и пить и все твердила: Да будет мне по слову твоему…". И ни священник, ни лекарь, ни знающие бабенки не в силах были ей помочь.
123 
