Последние отзывы

  59  

Годивелла дважды или трижды набрала в грудь воздуха. Редко она произносила столь длинную речь, а еще следовало довести ее до конца. Потом снова отложила рукоделье, и по тому, как она отвернула голову, Гортензия догадалась, что самое неприятное ей еще предстоит. Тем более что старая женщина, прежде чем продолжать, перекрестилась.

– Тяжело это такой старухе, как я, и особенно потому, что я люблю господина Фулька. Всегда любила… что бы он ни делал. Но, добиваясь опекунства над вами, он надеялся получить в управление ваше наследство. Конечно, ему теперь присылают недурной пенсион на ваше содержание, пенсион, который позволит ему малость подправить дом…

– Я могу написать и попросить, чтобы восстановили Лозарг.

Годивелла вытаращилась на нее:

– Неужто вы настолько богаты?

– Думаю, что да… и, может, еще богаче…

– Должно быть, он и об этом узнал. А коль скоро пенсиона ему не хватает, он порешил женить на вас вашего кузена.

– Чтобы я…

– Ну да. Стань вы графиней де Лозарг, ваш муж получит права на вас и ваше добро, но вы-то без труда можете догадаться, кто в действительности будет этим распоряжаться.

У Гортензии застрял ком в горле, и ее душа исполнилась горечи. Как бы она ни пыталась приготовиться к худшему, в глубине ее сердца теплилась надежда, что маркиз, не подавая виду, питает к ней какое-то теплое чувство в память о сестре, которую так любил; она уповала на то, что, может, не желая сам себе в том признаваться, он стремится вновь завязать оборванные этой смертью родственные связи, обрести в ней пусть несовершенное, но все же подобие той, что покинула бренный мир… Нет, его интересовало только состояние тех, кого унесла та зловещая декабрьская ночь. Он презирал, ненавидел банкира, но отнюдь не желал пренебрегать его богатством.

Видя, что по лицу девушки покатилась слеза, Годивелла вытащила из кармана большой клетчатый платок и с бесконечной нежностью стерла ее.

– Я сделала вам больно, госпожа Гортензия, и у меня от этого на сердце тяжесть. Но и у него там, наверху, на сердце не легче, у моего мальчика, которого я взрастила. Ему не удалось убежать, и теперь он думает, что ничего, кроме как умереть, ему не остается.

– Но почему?

– Чтобы освободить вас… Чтобы вы не были обязаны выходить за него.

– Никто не вправе заставить меня выйти за кого бы то ни было замуж.

– Вот тут вы не правы! Маркиз не стал вашим опекуном в том, что касается денег, но это не мешает ему оставаться вашим самым близким родственником. Вы не можете вступить в брак без его согласия, а он распрекрасным образом имеет право достойно выдать вас замуж, если король даст согласие. Но не бойтесь. Вам не придется обручаться с моим бедным Этьеном. Вскоре он оставит нас.

– Но это же чудовищно! Это отвратительно!..

Годивелла пожала плечами с видом человека, смирившегося с неизбежным.

– Так всегда было у нас и повсюду в нашем крае. Глава семьи имеет всю власть, а девицам остается только подчиняться.

Гортензия сама взяла себе немного молока и меда. Ей необходимо было подкрепить силы, чтобы по жилам разлилось благотворное тепло, ибо ей показалось, что сердце объял ледяной холод. Находясь в полном сознании, она вступила в западню, и дверца захлопнулась. А все же она еще не была способна в это поверить…

– Но, Годивелла, в конце концов, почему мой кузен, который меня совсем не знает, готов пожертвовать собой, чтобы меня освободить? Такое можно сделать из-за любви… и скорее всего из-за великой любви. Шутка ли, отдать жизнь за другого…

– В его желании умереть больше ненависти, чем любви. Он не хочет, чтобы его отец добился своего. Он… он его ненавидит!

– Ненавидит и боится, не так ли? Я прочла это в его глазах, когда он убегал. Почему?..

Годивелла поднялась, взялась за раздувалку, заставила угли заалеть, а затем принялась засыпать их пеплом, чтобы огонь тлел до утра, когда его снова можно будет разбудить.

– На сегодня, госпожа, я и так сказала довольно. Вам надо было все это узнать. Но на то, о чем вы спрашиваете, у меня нет ответа. Это тайна Этьена, а не моя. Если он решит поделиться…

– С чего бы ему? Он даже не желает меня видеть.

– Он вас видел. И вы возымели на него влияние. Если бы вы могли поговорить с ним, кто знает, может, он вас и послушал бы?..

Теперь настал черед встать Гортензии. Ей захотелось побыть одной, обдумать все услышанное. К тому же она немного сердилась на Годивеллу за то, что та не сказала ей всего, поскольку была совершенно уверена – старая кормилица прекрасно знала причину ненависти Этьена. Вновь накинув на плечи платок, она дошла до двери, но, положив руку на щеколду, остановилась.

  59