68 
Этот Селим-бей выбирал из его ответов только то, что лило воду на его мельницу, и был твердо намерен вращать ее в соответствии со своими инструкциями или с полученными им от кого-то указаниями. Кроме мучительной тоски и тревоги, Морозини терзала еще и та картина, которую ему только что описали: Саломея, это прекраснейшее творение природы, лежащая с перерезанным горлом в луже собственной крови!.. Ему невыносима была мысль о том, что ее убили из-за него, может быть, только для того, чтобы привести его туда, где теперь он оказался, но даже об этом думать было не так нестерпимо, как о Лизе! Лиза, его бесценная и обожаемая Лиза, которую он больше никогда не увидит! Завтра или, может быть, через три дня, через неделю, утром или посреди ночи он умрет здесь, в этой грязной дыре, или же во дворе тюрьмы, и никто даже не узнает, что с ним случилось. Тоталитарные режимы так хорошо умеют избавляться от тех, кто им мешает! И тут Альдо задумался о том, стоит ли, в самом деле, обращаться к итальянскому послу? Он знал, что в Риме на него давно уже поглядывают косо, несмотря на то что королева дружила с его матерью: дело в том, что истинным хозяином страны был теперь не король Виктор-Эммануил, а Бенито Муссолини, и для назначенного им дипломата имя князя Морозини ничего не значило. В конце концов узник всерьез пришел к выводу, что ему остается лишь совершить последний достойный его самого и его семьи поступок: умереть с поднятой головой, не утратив ни своей обычной гордости, ни привычной элегантности, пусть даже никто никогда не узнает о его достойном поведении.
А время между тем продолжало идти: день закончился, наступила ночь, и снова день, и снова ночь... И никаких перемен!.. Снова его обступило душное, тоскливое молчание...
Но вдруг, в час, когда все кругом казалось погруженным в сон, дверь камеры отворилась, впустив свет электрического фонарика. В камеру вошли двое, и сердце у Альдо забилось быстрее: должно быть, они пришли за ним, чтобы ночью вынести приговор и тайно казнить? В таком случае, несмотря на свой жалкий вид и на то, что он дрожал от холода, он должен был собраться с силами: ему предстояло показать, каким человеком он был и намерен оставаться до последней минуты. И он встал, сохраняя ледяное спокойствие, выпрямился, и с некоторым высокомерием, которое решил проявить перед лицом уготованной ему смерти, произнес:
– Вы пришли за мной, господа?
– Нет-нет, – ответил голос, который ему уже доводилось где-то прежде слышать. – Я пришел для того, чтобы поговорить с вами...
Только тогда луч света выхватил из темноты хитрое лицо Ибрагима Фахзи, владельца лавочки с Большого Базара. Конечно, это было полной неожиданностью для Морозини, но он ничем не выдал своего удивления.
– Я не знал, – только и произнес князь как можно сдержаннее, – что у вас свободный доступ в тюрьмы вашего города.
– Не сказать, чтобы столь уж свободный, но при наличии денег можно без большого труда добиться всего, чего пожелаешь...
– Однако мне тем не менее представлялось, что теперь порядок в вашей стране блюдется достаточно строго. Ваше правительство заботится об этом.
– Так и есть, но до него отсюда пятьсот километров. А мне непременно надо было с вами поговорить.
Ибрагим Фахзи жестом приказал тюремщику удалиться, и тот повиновался, бросив на ходу несколько слов, должно быть, указывая, каким временем располагает посетитель, потому что ювелир в ответ кивнул.
– Что ж, слушаю вас, – вздохнул Морозини. – Как-никак, а все же время быстрее пройдет...
– Может быть, вам и это не помешает? – спросил Фахзи, вытаскивая из кармана дорожную фляжку. – Это превосходный коньяк, который поможет вам согреться. А то здесь прямо зуб на зуб не попадает...
– Я предпочел бы бутерброд или чашку горячего кофе. Алкоголь не так уж хорош на пустой желудок...
– Вас что, не кормят?
– Взгляните сами! – ответил Альдо, показывая кусок хлеба, от которого он откусил лишь нетронутую плесенью часть. – Наверное, у вас в Турции принято морить подозреваемых голодом, чтобы добиться от них признаний?
– Мне очень жаль, и, поверьте, я сделаю все, что нужно для того, чтобы с вами получше обращались. Если только вы все же решите здесь остаться.
– А разве от меня зависит, гостить ли мне в этом «отеле» и дальше?
– Возможно...
– В таком случае давайте поскорее покинем этот приют! Я уже вполне насладился пребыванием здесь.
– Не так быстро! Но вы действительно могли бы в ближайшее время выйти на свободу, если бы повели себя благоразумно.
68 
