66 
— Ну да, если они интересные и если их действительно можно использовать.
— Они именно такие. Чувствуешь, какая программа? Это идея Романи… По-моему, она будет иметь успех, как все, что он делает. Романи… Мы его называем телевизионным царем Мидасом.
— Из-за денег, которые он зарабатывает?
— Из-за результатов. Все, чего касается его рука, имеет неизменный успех.
— Значит, я должен быть счастлив, работаю с ним.
— Да, ты начал с самой вершины. Вот они идут.
Появляется целая процессия. Романи — впереди. За ним — два парня лет тридцати пяти, один — крепкий, абсолютно лысый, в темных очках. Другой — худой, с небольшими залысинами. За ними идет тип с длинными, но хорошо причесанными волосами. У него хитрое лицо и он постоянно оглядывается. Орлиный нос, нервный, бегающий взгляд. На нем синий бархатный костюм, брюки без подворотов: низ штанин только что обработан, видна темная полоска. Несомненно, он на несколько сантиметров удлинил свои ноги, а элегантности поубавил. Если только это возможно.
— Так, на какой мы стадии? — Романи оглядывается вокруг. — Еще никого нет, что ли?
Их догоняет еще один человек — низкого роста со светлыми волосами и голубыми глазами.
— Добрый день, маэстро, я заканчиваю монтировать свет, на сегодняшний вечер все готово.
— Молодец, Террацци, я всегда говорил, что ты лучше всех.
Террацци польщен.
— Я пойду на пульт настраивать свет.
— Иди, иди.
Длинноволосый подходит к Романи:
— Вечно их надо подбадривать, да? Чем больше их разогреешь, тем с большим пылом работают, верно?
Романи щурит глаза и смотрит на длинноволосого холодно.
— Террацци на самом деле лучше всех. Свет он начал ставить, когда ты еще не родился.
Длинноволосый молча возвращается на свое место и становится в ряд последним. Снова озирается, притворяясь, что его интересует любая мелочь на сцене. И наконец, желая выплеснуть накопившееся, принимается грызть ногти на правой руке.
— Это авторы, а Романи еще и режиссер, помнишь? — Марк-Антонио говорит это весьма иронично.
— А как же. Он дает нам работу.
— Те двое, толстый и худой, это Сесто и Тоскани. Полумохнатый и мохнатый. Их звали «Кот и Лис», они давние рабы Романи. Как-то они решили сделать программу самостоятельно. Им ее закрыли после двух выпусков, и с тех пор их стали называть «Кот и Кот». В этой компании единственный лис — Романи, это особая порода. И еще, кроме Кота и Кота, есть Ренцо и Микеле-Змей. Тот маленький толстяк с длинными волосами и носом крючком — из Салерно, руки у него по локоть в пасте, а от его дыхания даже мышь обалдела бы. Романи таскает его за собой больше года. Думаю, это чей-то сынок, и ему приходится расплачиваться за какую-то ценную услугу. Его зовут Змей, потому что он про всех злословит, даже про Романи. Именно про Романи — больше всего, хотя тот — его единственный пропуск в это заведение. И что удивительно — Романи прекрасно знает об этом.
— Змей — классное прозвище.
— Стэп, будь с ним осторожнее. Ему почти сорок лет, у него много власть имущих друзей, и он тут имеет всех, особенно девушек.
— Ну, тогда ты сильно ошибаешься, Маццокка: если это так, значит, это ему надо быть осторожнее со мной. А теперь покажи, где наше рабочее место.
25
— Джин, я не поняла, почему ты так хочешь, чтобы я пошла с тобой на пробы: ты же знаешь, меня никогда никуда не берут!
Джин смотрит на Эле с улыбкой. Та глядит на нее исподлобья.
— Я вижу, Джин, тебе по кайфу, когда мне не везет. Наверное, я тебя обидела чем-то в прошлой жизни. Или, может быть, — в этой?
— Да нет, Эле, не говори так. Просто ты приносишь мне удачу.
— Понятно, ты ведь не такая, как все девчонки: ты не носишь талисман в кармане: зверюшку какую-нибудь — лягушонка, поросёнка, слоника?
— No, I want you.
— Ты прямо как дядюшка Сэм с бедными американскими солдатами. Не хватает только, чтобы ты решила пройти пробы во Вьетнаме.
— И конечно, ты бы поехала со мной.
— А как же иначе! Я же приношу тебе удачу!
И тут они — бац! — сталкиваются с каким-то кренделем.
— Черт, мое мороженое!
Марк-Антонио разъярен: все йогуртовое мороженое вывалилось ему на пиджак. Джин хохочет:
— Ты, конечно, приносишь удачу, но только не ему!
— Эй, девчонки, смотрите, куда идете?
— А ты, прости меня, куда смотрел? На свое мороженое?
66 
