Жоливаль расхохотался.
— Это не могло заставить ее улучшить ваш стол, бедная Аделаида, но я поздравляю вас от всего сердца. Позвольте мне поцеловать эту ручку, такую нежную и такую сильную.
— С тюрьмой все ясно, — сказала Марианна, — но как вы вышли оттуда?
— Я считаю, что с этим вопросом вам лучше обратиться к моему другу Бобешу, он расскажет остальное.
— О, это очень просто, — начал молодой человек, так улыбаясь, словно он просил прощения за то, что стал объектом внимания. — Кабачок «Сломанный колос» наш ближайший сосед, и мы довольно часто ходим туда, мой друг Галимафрэ и я, чтобы освежиться. У них есть легкое вино из Сюресна, довольно приятное. Я должен сказать, что мы ходим туда также, чтобы видеть и слышать, потому что от нашего внимания не ускользнуло непрерывное хождение взад и вперед всяких особ, отличающихся от нормальных людей, и мы не замедлили обнаружить, что этот кабачок довольно занятное место. Лично я из предосторожности заглядывал туда не очень часто, зато Галимафрэ сиживал там подолгу. Его наивный вид и мнимая глупость ни в ком не вызывают подозрений. Его считают простаком и именно этому приписывают его успех. А Галимафрэ за опущенными веками и сонным видом скрывает острый взгляд и проницательный ум… тот и другой служат его величеству императору, как и я, впрочем.
Произнося имя императора, Бобеш встал и в знак приветствия поднял вверх свой бокал с вином, чем заслужил ласковую улыбку Марианны. Положительно, этот скоморох ей нравился. Какое имеет значение, что он был сыном обойщика из Сент-Антуанского предместья! Без грима и слишком яркого наряда у него оказалась своеобразная изысканность и приятность, к которым молодая женщина была чувствительна, как, впрочем, и к откровенно восхищенным взглядам в ее адрес. Она была счастлива понравиться мужчине, так простодушно выражавшему свою верность Наполеону. Она подумала, не был ли он одним из многочисленных агентов Фуше, но это, собственно, не имело большого значения. К чему узнавать, каким образом он служит своему господину, раз он служит ему? И тут она заметила восхищенное выражение лица, с которым Аделаида слушала, забыв о еде, молодого человека. Внезапно она подумала, не внушает ли он ей нечто большее, чем признательность… Бобеш тем временем продолжал свой рассказ.
— Галимафрэ заметил как-то вечером, что в подвал спускают буханку хлеба, который, безусловно, предназначался кому-то, и поздно ночью мы обследовали проулок, вернее, узкую щель, отделявшую наш Театр пигмеев от кабаре. Мы уже давно знали, что за грудой старого хлама и мусора есть отдушина из погреба «Сломанного колоса». Она позволила нам стать свидетелями довольно бурной беседы мадемуазель с Фаншон Дезормо. Нам все стало ясно и…
— ..и следующей ночью, — радостно продолжала Аделаида, — они вернулись с инструментами и веревкой с узлами. Инструментами, чтобы открыть отдушину, веревкой, чтобы вытащить меня из подвала. Я никогда не думала, что смогу быть такой ловкой!
— Но почему не вернуться сюда? — спросила Марианна.
— Бобеш убедил меня, что так будет более благоразумно. К тому же я не могла пройтись по Парижу вся измазанная углем. Наконец, я узнала, что пребывание в окрестностях «Сломанного колоса» может быть очень занимательным. Впрочем, Марианна, лучше вам сразу сказать.
У нас с Бобешем есть дела!
Марианна нахмурила брови, затем пожала плечами.
— Что за глупости! Какие у вас могут быть там дела?
Эти господа не нуждаются в вас.
Теперь ей ответил Бобеш, с дружеской улыбкой в сторону старой девы.
— Вот в этом вы ошибаетесь, мадемуазель. Ваша кузина охотно согласилась служить у нас кассиршей.
— Кассиршей? — спросила ошеломленная Марианна.
— Вот именно! — подтвердила Аделаида вызывающим тоном. — И не говорите мне, что эти скромные обязанности несовместимы с моим благородным происхождением. Не так давно я узнала, что не бывает недостойных профессий.
Марианна покраснела. Намек был слишком уж прозрачным. Ей действительно не следовало упрекать кузину за выбор такого странного занятия, когда она сама поднялась на подмостки. Театр остается театром, и Театр пигмеев не более достоин презрения, чем изящный Фейдо… но, едва она узнала о желании Аделаиды покинуть их, как почувствовала, что ее охватывает грусть. И не потому только, что старая дева изменилась внешне; похоже, что она вдруг решилась броситься очертя голову по довольно сомнительной дороге, причем делала это с таким видом, что Марианна почувствовала себя обиженной. Она повела головой и встретила взгляд Аркадиуса. Он улыбнулся ей, подмигнул, затем, взяв бутылку шампанского, снова наполнил бокал Аделаиды.