75 
Банкет близился к концу. Гости перешли к десерту. Во главе стола сидел сам кардинал де Гиз – гигант в красной сутане, лицо которого было не менее красным от выпитого вина. С кубком в руке он поднялся и начал произносить тост.
– Господа! – сказал он. – Я надеюсь, что очень скоро мы устроим другой праздник, чествуя восшествие на престол того человека, который по праву и по справедливости наденет на себя корону. Я веду речь о моем брате Генрихе, который справится с ролью короля в тысячу раз лучше, чем коронованный манекен, ныне спящий в замке. Именно мой брат сможет придать Франции действительное величье. Господа! Я пью за истинного короля Франции Генриха де Гиза.
Все сидевшие за столом разразились бурными овациями.
– Да здравствует Генрих Меченый! Да здравствует наследник Шарлеманя.[15] В монастырь Валуа! Из него выйдет хороший монах.
Среди женских голосов, вторивших этому дружному реву, выделялся звучный голос некой брюнетки, сидевшей рядом с герцогом. Ее лицо выдавало редкий ум. То была мадам де Монпансье, сестра Гизов и ярая противница Генриха III, которому она так и не простила того, что некогда он отверг ее любовь.
– Вы будете держать ему голову, – вскричала она, – тогда как я вот этими ножницами выстригу ему чудесную тонзуру.
Говоря это, она показала на ножницы, висевшие у нее на поясе. Она никогда не снимала их с пояса, без утайки разъясняя всем, что они предназначены для стрижки короля. После этих слов всеобщий энтузиазм достиг апогея. Но тот, к кому были обращены все восторги гостей, принимал их лишь с легкой, несколько высокомерной улыбкой.
Несмотря на глубокий шрам, пересекавший его щеку, тридцативосьмилетний Генрих де Гиз был очень красивым мужчиной. Имея рост в два метра и отличаясь внушительной фигурой, он обладал правильными чертами лица, голубыми глазами и густой шевелюрой светлых волос. Он был бесстрашным воином, умелым командиром, знатоком военного искусства. К несчастью для него, гордыня в нем перевешивала ум, сам по себе незаурядный. К тому же его неудержимое влечение к женщинам порой заставляло его совершать безумства.
Все братья Гизы были знамениты своими любовными победами. Этим славился даже кардинал, который почтил своим вниманием не одну честную девушку.
В тот момент страсть Генриха Гиза целиком обратилась на некую великолепную блондинку, сидевшую рядом с ним. Ее пальчики он нежно сжимал в своей ладони. То была знаменитая красавица – маркиза де Нуармутьер. За ней уже давно держалась слава первой красавицы Франции.
Ей было всего пятнадцать лет, и звалась она Шарлоттой де Семблансе, когда она стала камеристкой королевы Екатерины. Известно, что королева подбирала своих камеристок по внешним данным. Известно, что красота часто сочетается с невысокой добродетелью. Именно таким сочетанием отличалась и Шарлотта, соблазнившая по очереди герцогов Алансонского, д'Эпернонского и будущего короля Наварры. В ее умелых руках будущий Генрих IV долгое время оставался послушной игрушкой. Одновременно, Екатерина Медичи позаботилась о том, чтобы у Шарлотты появилась опора и прикрытие в лице карманного мужа, коим стал некий барон Симон де Сов. Став мадам де Сов, Шарлотта еще более активно принялась служить своей королеве на амурном поприще. Но прошло несколько лет, и ее дорогой муж умер. Тогда возникла необходимость избрать себе нового. На этот раз ее избранником стал маркиз де Нуармутье, Франсуа де ля Тремуй, большой вояка, постоянно находившийся при армии, а потому весьма удобный.
Тем временем по приказу Екатерины она принялась соблазнять Генриха де Гиза, причем проявила в этом деле столько рвения, что это не осталось незамеченным и всерьез обеспокоило королеву-мать. И для беспокойства у нее имелись основания. Ведь впервые в жизни Шарлотта была действительна влюблена. Она совершенно потеряла голову от своей любви к герцогу. Быть может, играло роль то, что она приближалась к сорокалетию и понимала, что ей уже недолго купаться в лучах внимания восхищенных мужчин.
Сейчас она сидела рядом с Генрихом, ее облекало голубое сатиновое платье, усеянное жемчугами, декольте открывало ее восхитительную грудь и шею. Она наслаждалась и собственным триумфом, и торжеством своего возлюбленного. И все же в ее сердце присутствовала неясная тревога.
– Не позволяйте им слишком рано объявлять вас королем, – прошептала она, наклоняясь к нему. – Это может принести несчастье.
75 
