129 
— Хорошо, милорд, — отозвался грубый голос снаружи.
Герцог задвинул ящики.
— Минуточку, — сказал он себе. — Чуть не забыл.
Он быстро вышел из комнаты.
— Уильям!
— Да, ваша светлость.
— Передай Хоумсу, что на реке кто-то браконьерствует. Я сегодня выудил только три форели. Скажи ему, что он ленивый старый пес и, пока я в отъезде, ни за чем не смотрит. Я этого так не оставлю. Я прослежу, чтобы закон соблюдался, или кое-кому будет худо.
Герцог твердым шагом пересек вестибюль и уже менее решительно вступил в библиотеку. Теперь у него было время обратить внимание, что там, помимо собак, есть кто-то еще. Первой он заметил жену.
— Вы гуляли, Мэри?
— Да.
— Поздновато, вы не находите? Вам не следует гулять после заката.
— Было очень тепло.
— Да, погода отличная.
И герцог, стянув перчатки, принялся разбирать длинное удилище.
Покуда он сосредоточенно отцеплял крючок от лески, Нортенгерленд выступил из ниши, где до сих пор стоял. Заморна, услышав движение, обернулся. С минуту он пристально глядел на тестя, явно изумленный его неожиданным появлением. Ни тот ни другой не сочли нужным поздороваться. Заморна смотрел во все глаза, Нортенгерленд — с холодным равнодушием. Герцог поворотился спиной, закончил разбирать удочку, повесил ее и корзину на крюк, снял широкополую соломенную шляпу, которая до сего мгновения украшала его голову, и, усевшись в кресло у стола, нашел наконец время спросить:
— Когда прибыл граф?
— Я не посмотрела на часы, — последовал ответ. — Ах да, вспомнила, все-таки посмотрела. Было шесть.
— Хм. Вы ели? Мы здесь обедаем рано: редко позже трех.
— Джеймс дал мне в карете сухарик. И хорошо, потому что, как я уже объяснил миссис Уэллсли, я не могу есть овсянку и яичницу на сале.
— Паштеты с омлетами вы тоже есть не можете, — вполголоса пробормотал герцог, — и вообще никакой человеческой еды. — Затем продолжал громче: — Скажите на милость, вам велели отправиться в путешествие для поправки здоровья?
— Куда, к рыботорговцу и коновалу? О нет, от тухлой селедки меня мутит. Я приехал по делу. А нельзя ли куда-нибудь убрать вонючую кильку?
(Указывая на корзину и поднося к носу надушенный батистовый платок.)
— Это свежая форель, — ответил его зять холодно. — Однако вам как ипохондрику простительны некоторые капризы, и на сей раз я их удовлетворю.
Он позвонил в колокольчик, и корзину тут же унесли.
— Как вам ехалось? — продолжал герцог, разворачивая газету. — Вас встречали охапками цветов и чествовали речами? Или забывали звонить в колокола и выстраивать вдоль улиц оркестры?
— Не помню, — отвечал Нортенгерленд.
— Вот как? Хм! Но, возможно, ваши лошади и форейторы запомнили. Насколько я понимаю, конюшенным отходам Эдвардстона, Заморны, Ислингтона и некоторых других придорожных городов недавно сыскалось своеобразное применение.
Герцогиня подошла к креслу его светлости и, перегнувшись через спинку, словно хотела заглянуть в газету, которую он читал (или делал вид, будто читает), шепнула:
— Пожалуйста, не злите его сегодня, Адриан. Он наверняка устал с дороги.
Герцог только усадил жену рядом с собой и, положив руку ей на плечо, продолжал:
— И где вы теперь, по вашему мнению, наиболее популярны, сударь?
— У горстки цветных воителей под предводительством мистера Квоши, — отвечал Нортенгерленд.
— Надеюсь, ваша популярность и впредь будет ограничена узким кругом этих преданных храбрецов, — заметил его почтительный зять.
— Почему это, Артур? — вопросил граф слегка вызывающим тоном.
— Потому что вы больше не заслуживаете доверия приличных людей.
— А раньше заслуживал?
— Насколько я помню, нет.
— Только доверия таких вертопрахов, как юный щенок Доуро, — ответствовал Нортенгерленд.
— Можете ли вы сейчас собрать где-нибудь в Ангрии ассамблею или учредить Общество по распространению вольнодумства?
— Могу, если мой дорогой юный друг Артур Уэллсли станет расклеивать пригласительные афиши, как в прежние времена.
129 
