130 
— Теперь Артур Уэллсли, вместо того чтобы расклеивать афиши, уничтожил бы вашу лавочку к чертовой матери.
— Да, как все, к чему он прикасается, — произнес Нортенгерленд, изящным выпадом завершая словесный поединок.
Его зятю помешала ответить герцогиня, которая сидела между дуэлянтами, трепеща от страха, что пикировка не ограничится колкостями и перейдет в открытые оскорбления.
— Ладно, — промолвил герцог в ответ на ее немую мольбу. — Я сделаю скидку на то, что сегодня он проехал несколько миль в удобнейшей карете, и оставлю за ним последнее слово. Но завтра я уравняю счет.
— Доброй ночи, Мэри, — сказал граф, резко вставая. Герцогиня пошла проводить отца, а герцог, оставшись один, позвонил, чтобы принесли свечи, и сел писать письма.
Глава 3
Читатель, тебе так и не рассказали, какое дело заставило Нортенгерленда проделать долгий путь из Эллрингтон-Хауса в Хоксклиф-Холл. Но ты все узнаешь, если вообразишь, что настало утро, и вместе с графом выйдешь из скромного будуара, где герцогиня сидит за работой у окна, в окружении роз.
Заморна, покончив с завтраком, двинулся к выходу, и граф последовал за ним. По счастью, он успел нагнать зятя, когда тот стоял на крыльце и, опершись на столб, любовался видом собственного парка, переходящего в лес, прежде чем на целый день уехать в поля.
— Куда вы, Артур? — спросил граф.
— Вон в тот лес за рекой.
— Зачем?
— Проследить за пересадкой деревьев.
— Случится ли землетрясение, если вы отложите свое важное дело на несколько минут и выслушаете мое пустяковое?
— Возможно, не случится. Что там у вас?
Нортенгерленд ответил не сразу. Он молчал, то ли смущаясь начать, то ли проверяя, нет ли поблизости посторонних. Дом позади был пуст, парк впереди — росист и безлюден. Они с зятем стояли на крыльце совершенно одни. Никто их не подслушивал.
— Ну так в чем дело? — еще раз спросил Заморна. Он беспечно насвистывал, не выказывая намерения всерьез отнестись к предстоящему разговору.
Когда что-то занимает наш ум целиком, мы склонны вообразить, что другие люди читают наши мысли. Нортенгерленд бросил на Заморну странный, косой взгляд и проговорил с особенным выражением:
— Я хочу знать, как поживает моя дочь Каролина.
— Была здорова, когда я последний раз ее видел.
Наступила новая пауза. Заморна опять засвистал, но на сей раз с более подчеркнутой беспечностью: задумчивая мелодия, которую он выводил минуту назад, сменилась обрывками бравурных арий.
— Наверное, моя дочь выросла, — продолжал Нортенгерленд.
— Да, здоровые дети всегда растут.
— Вы что-нибудь знаете о том, как продвигается ее обучение? Она хорошо образованна?
— Я обеспечил ее хорошими наставниками и с их слов могу заключить, что для своих лет она делает неплохие успехи.
— Проявляет ли она какие-нибудь таланты? Музыкальные способности должны были передаться ей по наследству.
— Мне нравится ее голос, — ответил Заморна. — Играет она тоже неплохо для своих лет.
Нортенгерленд достал записную книжку. Несколько мгновений он в молчании что-то подсчитывал, потом записал результат оправленным в серебро карандашом, спрятал блокнот в карман и тихо проговорил:
— Каролине пятнадцать.
— Да, у нее ведь день рождения первого или второго июля? — ответил Заморна. — Я удивился, услышав, сколько ей лет. Мне казалось, двенадцать-тринадцать.
— Так она выглядит совсем маленькой?
— Да нет, вполне себе взрослая. Но в таких случаях время играет с нами дурные шутки. Вроде бы она только вчера была крошкой.
— Время сыграло дурную шутку со мной, — заметил граф, и снова воцарилось молчание. Заморна двинулся вниз по ступеням.
— Что ж, счастливо оставаться, — сказал он, однако тесть последовал за ним.
— Где моя дочь? — спросил Нортенгерленд. — Я хочу ее видеть.
— Никаких затруднений. Можем после обеда съездить. Дотуда не больше трех миль.
— Ее немедленно нужно поселить и собственный дом, — продолжал граф.
— У нее и так собственный дом, — сказал Заморна. — Вместе с матерью.
130 
