606 
Последние несколько часов за бортом встречается много водорослей, преимущественно, ламинарий. Я ловлю их багром, изучаю мелкую беспозвоночную фауну, и очень доволен жизнью такой. Боюсь, нескоро мне вновь захочется на сушу.
И даже Энка перестала выказывать признаки нетерпения, сидит за чертежом и время от времени сообщает окружающим, как нравятся ей морские путешествия. Но думаю, такая идиллия ненадолго, и судьбу островных оннолэннон нам ещё не раз припомнят. Кстати, я так и не понял, склоняется это слово, или нет? Спрошу у Аолена, когда повеселеет…
Последующие двенадцать дней плавания вышли ничем не примечательными. Всё было спокойно и однообразно. Ну, разве что, в один момент, драккар попал в струю сильного меридианального течения. Пришлось потрудиться, чтобы вырваться из его объятий.
Особенно нелегко было Хельги. Именно ему выпала задача убедить фаталиста Рагнара, что в этом происшествии нет перста Судьбы, и если не принять экстренных мер, течение увлечёт их в северные воды, загонит за Границы Жизни, туда, где вечные льды и морозы, где без специального снаряжения и подготовки добропорядочным существам делать абсолютно нечего.
– А вдруг там лежит древня земля Гиперборея?! – упрямился рыцарь, демонстрируя неизвестно откуда, и совершено некстати прорезавшуюся образованность. – Есть же такая легенда?
Легенда такая и в самом деле была – многотысячелетней давности. Якобы, лежит на самом северном краю Мира земля, непаханая и не сеянная. И живут на ней великаны, исключительно дарами милостивой природы. И такое их, даров, изобилие, что и великанам хватает с лихвой, и ещё остаётся – для тех смельчаков, что рискнут в эту землю прийти, не убоявшись плавучих льдин Океана.
Но климат за последние столетия так похолодал, что даже если та земля и существовала в действительности, теперь её покрывал многометровый слой льда, и рассчитывать на какиелибо «дары» было бессмысленно. Но Рагнар заартачился: идёмте в Гиперборею, и всё тут!
Хельги страдальчески взвыл.
– Да замёрзла она, Гиперборея твоя! Архипелаг – и тот льдом покрылся, не то, что приполярная земля! – и добавил проникновенно, – уж едой мы там точно не разживёмся!
Последний аргумент стал решающим. Именно он убедил рыцаря оставить сомнения и налечь на вёсла.
Еды действительно оставалось маловато – но тоже не катастрофически. Был неприкосновенный запас на обратный путь. Была рыба, её ловили небольшой сетью, ешь – не хочу! Хорошая, вкусная рыба сардина водилась в здешних водах. Но Рагнара, убеждённого мясоеда, вдруг неудержимо потянуло на свежие плоды и коренья! А где их взять, в Океането? Отсюда и его неожиданный интерес к легендам, и разочарование в них…
Потом полили дожди – скучные, затяжные. Драккар был мокрым и скользким, и палатка хлопала на ветру промокшими крыльями, и судовой просил есть ещё чаще, и у черпальщиков не переводилась работа…
Зато УлльБриан начинал с гордостью поглядывать на свои огрубевшие ладони и окрепшие плечи – ему, на положении наименее уважаемого члена коллектива, приходилось браться за ковш вдвое чаще, чем остальным. Впрочем, сказать, что им специально, осознанно помыкали, что его дразнили и унижали, тоже нельзя. Юному наследнику приходилось значительно легче, чем когдато Эдуарду. Но не потому, что он был родственником Рагнара – это его не спасло бы от насмешек. Просто в данном случае, главная обидчица выступала в роли защитника. Уж так тронула сильфиду пасторальная любовь юноши, что она прониклась к нему чемто вроде материнского чувства и в какойто мере оберегала от невзгод. Благодаря ей, оверинский герцог ни с кем не конфликтовал – но ни с кем и не сближался, даже с кузеном. Он вёл себя скромно и тихо, но на самом деле, в глубине души, был очень горд, и не считал своих спутников подходящей компанией, не смотря на наличие в ней двух принцев и грозного демона.
А причина тайной его гордости крылась в том, что юный Улль мнил себя не простым смертным, а ПОЭТОМ в самом высоком смысле этого слова – из числа тех, кого коснулась десница богов, кто рождён для великой цели творить высокое искусство, «отделять живое от мёртвого». И неважно, что ценителей его поэтического дара насчитывалось пока совсем немного: отец с матерью, женапастушка да несколько придворных – по долгу службы. Настоящий поэт и не должен быть понят при жизни – так считал Улль. Настоящий поэт должен опережать время, творить для потомков. А в земной своей жизни обязан непременно пройти через страдания и испытание одиночеством, чтобы в них черпать своё вдохновение.
606 
