24 
Снизив скорость, Тилль поехал прямо сквозь толпу. Псиосные отскакивали. Пытались открыть заблокированные дверцы. Прилипали лицами к стеклам. Один запрыгнул животом на крышу, но глава форта берсерков газанул, и он скатился на асфальт. Долбушин мрачно разглядывал псиосных. Разумеется, он видел их и раньше, но только сейчас обнаружил, что среди мелькавших лиц встречаются девушки и младше Эли. Дионисий Тигранович поднял воротничок и натянул на лобик шапочку.
– Бедняжки! Ну как можно так себя не любить и не беречь? Не понимаю! – ужасался он.
– Да бросьте вы, Белдо! Живые трупы! Выжженные мозги! – прохрипел Тилль. – Все равно сдохнут меньше, чем через полгода. Послать бы дюжину берсерков и не со шнепперами, а с арбалетами и с боевыми топорами! Десять минут – и все чисто.
– Свежая идея! А как, интересно, берсерки будут отличать инкубаторов? Или ваши мальчики способны просветить каждого взглядом? – пискнул Дионисий Тигранович.
Тилль нетерпеливо ударил ладонью по сигналу. Строгие ворота открылись, и обе машины свернули к ангару. Над грузовиком с шипением и клекотом пронеслись две неоседланные гиелы – любимицы Гая. Одна из них даже запустила когти в брезент. Ее отогнали криками и автомобильными гудками.
– Чуют лошадку! – сказал Тилль.
Лед раздробили отбойным молотком. Тучный берсерк работал осторожно. Гай, чьи неразлучные арбалетчики цепочкой стояли у входа в ангар, кратко объяснил ему, что если он отсечет у шныра ухо – ему самому отрежут ухо. Если пострадает нос – отрежут нос. С пегом церемонились меньше. Тот же берсерк, расколов лед, разделывал его тяжелой секирой. Гай велел снять с него лишь седло, потник и уздечку, а тушу приказал бросить молодым гиелам.
– Пусть привыкают! Настоящие пеги перепадают не каждый день, – сказал он, наблюдая, как берсерк с хеканьем опускает секиру. Брызнула подкрашенная жижа.
– Даже крови нет! Эта туша насквозь прохимиченная, – поморщился Белдо.
– Хорошую гиелу химией только обрадуешь… Мощный был жеребец! Давно не видел таких крыльев. Не удивлюсь, если он в родстве с тем красавцем, который сам бросается на гиел, – задумчиво сказал Гай.
– А-а, Зверь! Хозяйка – некая Штопочка. Мы бы давно их пристрелили, но вы приказали не трогать, – с досадой отозвался Тилль.
Гай достал влажную салфетку и промокнул со щеки брызги. Тучный берсерк работал секирой, как заведенный, больше напоминая мясника.
– Жестокость должна быть осмысленной. Если моей целью станет перебить всех шныров, я поставлю в лесу пулемет или устрою засаду у лазейки, через которую их молодняк бегает в Копытово. Но кто тогда будет таскать нам закладки? – сказал он с раздражением.
– Все равно лучше подрезать этой Штопочке крылышки. А то больно много она ребят посекла своим кнутом. Взрослые мужики, и удирают от бешеной девчонки, которая ни черта не боится, – возразил Тилль.
Гай нахмурился. Как видно, это было для него новостью.
– Ингвар!
Топорных дел мастер повернулся, как медведь. Ждал.
– Ты прав! Поймай мне девчонку вместе с жеребцом. Поймай живой! Если она и правда так хороша, хочу устроить ей бой с Гамовым. Это будет занятно!
– От Гамова мало проку, – пробасил Тилль.
Гай удивился:
– Как? Он же вернулся и снова чешет небо!
– Чешет, но кое-как. На его гиеле и с его умением он мог бы каждый день приносить по перехваченной закладке, а он врет, что ему никто не попадается.
– То есть ты считаешь, что он больше не наш? – уточнил Гай.
– Не наш, – повторил главный топорник.
– Ты ошибаешься, Ингвар. Он ушел не очень далеко. Жена, которая ушла в соседнюю комнату, еще не совсем ушла, – заметил Гай.
– Все равно. Гамов стал слишком светлым. Всякие там фантазии у него, – Тилль крутанул у виска пальцем.
– Нет, светлым он не стал. Он стал наглым, – подумав, сказал Гай. – Это надо пресечь… Про девчонку ты запомнил? Пусть убьет ее в поединке.
– А если не убьет? – спросил Тилль.
– Тогда она убьет его. Но он убьет. Через себя ему не перешагнуть.
Гай посмотрел себе под ноги, на лицо молодого шныра, которое освободили, наконец, ото льда. Это было странное лицо, почти пугающее своим выражением. Казалось, он не умер, а шагнул в неведомое и прекрасное, и лицо успело отразить радость этого шага и пронести его в смерть. Дионисий Тигранович бегал вокруг тела, встряхиваясь, точно мерзнущий скворец.
24 
