очень нудно 
24 
Мальчик, как и его приемный отец, был почти нагим, — но на запястьях его сверкали серебряные браслеты, а на поясе висел маленький томагавк. Ступал он степенно и важно, гордый тем, что сопровождает на церемонии самого вождя. А пожиравший его глазами Жиль боролся изо всех сил с искушением броситься прямо к сыну, схватить его, не обращая внимания на собравшихся, и унести как можно дальше.
Странное это было чувство, близкое к инстинкту, почти животное и вместе с тем необычайно нежное: словно невидимые нити, подобные лианам, тянулись от малыша прямо в сердце Турнемина и врастали там корнями насмерть. Переполненный счастьем. Жиль ревниво следил, как шествует его сын рядом с Корнплэнтером, — в душе его уживались рай и ад — и напрочь забыл о несчастном пленнике, хотя только что клялся себе, что освободит его от мучений любым способом.
— Красивей ребенка я еще не видел, — с искренним восхищением прошептал за его спиной Тим. — Ты счастлив?
— Даже представить себе не можешь, как…
— Да нет, я понимаю… Но вот тот несчастный у столба вряд ли разделяет твои чувства. Что делать будем?
— Мы можем лишь убить его до того, как он успеет намучиться. Но мушкет стреляет громко.
Не поискать ли нам лук со стрелами в какой-нибудь хижине? Думаю, теперь все ушли на площадь.
Там собралось столько народу, что вряд ли кто еще остался.
— Давай попробуем.
По возможности бесшумно друзья вышли из укрытия, легли на землю и поползли сначала в достаточно высокой траве по лугу, а потом через маисовое поле по направлению к деревне. По мере того, как они приближались, громкие крики, пение, сопровождаемое ритмичным звуком барабана, становились все слышнее, а запахи жилья все назойливее. Запахи кисловатые, но скорее приятные. Пахло тушенными в жире маринованными овощами, мхом и костром.
Вдруг над всем этим гвалтом раздался дикий крик.
— Черт побери! — выругался Турнемин. — Они уже начали.
Приподнявшись на руках и вытянув шеи, Тим и Жиль сквозь верхушки растений оглядели площадку. Несчастный у столба извивался от боли и вопил непрерывно, а старуха индианка прижигала ему живот раскаленным докрасна лемехом плуга.
— Скорее! — прорычал Жиль и бросился бегом к ближайшей хижине. — Надо немедленно найти лук, или я выстрелю из мушкета… Ты только послушай, как эти черти радуются мучениям несчастного…
Он уже ступил на порог, но в ужасе застыл:
Корнплэнтер подводил к пленнику сына. В руках у него был зажженный факел, он передал его мальчику и ободряюще махнул ему, указывая на привязанного к столбу человека. Ребенок согласно кивнул и, тоже улыбаясь, решительно зашагал к жертве. От гнева у Жиля потемнело в глазах, и он, повинуясь лишь своей ярости, сорвался с места…
Раскидывая на ходу всех, кто оказывался на его пути, он мчался, как безумный. Подбежав к мальчику, когда огонь уже начал лизать беззащитное тело пленника, Турнемин вырвал факел из ручки ребенка и яростно затоптал его. Потом выхватил свой охотничий кинжал и твердой рукой вонзил его в сердце стонавшего от страшных ожогов несчастного пленника.
Наступила полная тишина. Неожиданность появления француза сыграла ему на руку, но оторопь индейцев прошла быстро. Вскоре раздались возмущенные крики. Жиля схватили, отобрали кинжал и, скорее, поволокли, чем повели, к вождю. Тот смотрел на своего нового пленника со снисходительным презрением, как обычно смотрят на слабоумных.
— Вероятно, ты родственник той безвольной тряпки, которая должна была, по моему разумению, повеселить детей и женщин. Если так, то ты, давший ему быструю смерть, займешь его место…
Он говорил по-английски и весьма свободно.
— Вашего пленника я никогда прежде не видел, — спокойно ответил Жиль.
— Зачем же тогда тебе понадобилось вмешиваться в его судьбу?
— Его судьба интересовала меня лишь потому, что он был стар и немощен. Но я не желаю, чтобы ты учил этого ребенка позорному ремеслу палача, — добавил Жиль, указывая на мальчика, сурово глядевшего на него своими большими синими, так похожими на его собственные, глазами.
Взгляд Корнплэнтера подернулся дымкой гнева.
— Как смеешь ты, бледнолицый, диктовать, что нужно, а что не нужно моему сыну?
— Я не стал бы вмешиваться в воспитание ребенка, будь он действительно твоим. Но это не твой сын.
Ирокез схватил томагавк, сверкавший у него на поясе, и в ярости занес его над головой обидчика.
— Кто осмелился сказать тебе, что Тиканти не мой сын?
24 
