25 
— Никто. Это я тебе говорю. Он не может быть твоим ребенком. Он дитя Ситапаноки, дочери последнего Сагамора из алгонкинов, которую ты украл у Сагоеваты. И мой сын.
— Твой сын…
— Вот именно. Посмотри сам… смотри же! Не видишь, как мы похожи? А глаза?
Отбросив одним движением тех, кто его удерживал, Жиль взял мальчика за подбородок (ребенок зашипел, как дикий котенок) и заставил его поднять лицо.
— Ну так что? Смотри хорошенько!.. Часто встречаются у ирокезов глаза такого оттенка?
Индеец долго изучал черты отца и сына: в ярких лучах поднявшегося высоко солнца их сходство стало особенно заметным. По выражению досады на лице Корнплэнтера Жиль понял, что убедил его. Но рука вождя по-прежнему властно легла на голову мальчика, которого он звал Тиканти , и задержалась на ней с нежностью, удивившей француза: чего-чего, а нежности за индейцами не водилось. Угрюмым жестом и грубым приказом Корнплэнтер удалил воинов, охранявших его пленника.
— Войди в мой вигвам. Нам надо поговорить…
Ты один?
— Нет. С друзьями. Но я оставил их в лесу, они ждут моего возвращения.
Действительно, Тим видел, как в слепой ярости ворвался в деревню Жиль, но не последовал за ним. Лучше, оставаясь на свободе, понаблюдать за развитием событий, чем стать еще одним беспомощным пленником Корнплэнтера.
Слово «вигвам», которое употребил Корнплэнтер, приглашая неожиданного гостя, не слишком подходило к жилищу вождя, больше похожему на небольшую крепость с укрепленным двором и домом из бревен, и даже отдаленно не напоминавшему обычную для индейцев постройку из жердей, крытых корой и оленьими шкурами.
Внутри дом вождя был увешан покрывалами, которые вышивали женщины племени, звериными шкурами, расписан символическими изображениями животных и выглядел даже до некоторой степени элегантно. Сильно пахло травами: Корнплэнтер был еще и известным знахарем.
Вождь указал гостю на медвежью шкуру, разложенную прямо на полу. Появившаяся из темного угла женщина бросила в очаг охапку хворосту, и огонь весело рванулся вверх, к дыре, проделанной в крыше дома. Жиль едва успел заметить изящный профиль женщины, как она снова отступила в тень, но Корнплэнтер властным жестом подозвал ее, что-то сказал, и бретонец вдруг увидел, как в темных озерах глаз индианки заиграли зеркальные блики, предвестники слез. Она опустилась на колени возле гостя и продолжала смотреть на Жиля большими влажными глазами; испуг в них вскоре сменился тревогой. Женщина что-то прошептала, и Корнплэнтер ответил ей неожиданно ласково. Тогда она, проворно поднявшись, взяла вождя за руку, жестом, исполненным изящества и нежности, прижала его ладонь к своей щеке, а потом, повернувшись спиной к гостю, вновь исчезла.
— С тех пор как Ситапаноки отправилась к предкам, Наэна заменила Тиканти мать. Она любит его как собственное дитя, — спокойно говорил индеец. — Она сказала, что действительно мальчик на тебя похож, но ей не перенести, если ребенка заберет чужестранец. И я, как ты, верно, понял, ее успокоил.
— Понял, тем более что я знаю ваш язык… но ты напрасно это сделал. Зачем вообще мне было приближаться к твоим кострам, если я не собирался забрать сына?
На полных губах вождя ирокезов мелькнула и погасла улыбка — Жиль отлично понял ее значение. Если бы волки умели улыбаться, они делали бы это точно так же.
— Значит, я правильно догадался. Но давай поговорим об этом попозже. Сначала я хочу кое-что о тебе узнать. Кто ты такой? Видно, что не из этих мест. Однако, мне кажется, мы уже когда-то виделись…
— Правильно, ты видел меня в лагере Сагоеваты. Ты пришел туда, чтобы убедить его присоединиться к твоим воинам для похода на поселенцев Скоари, ты все же уничтожил их всех до единого и без помощи Сагоеваты…
Корнплэнтер с крайним презрением плюнул на землю.
— Сагоевата — трус, хоть и любит рядиться в красное. За его хваленой мудростью скрывается страх перед сражениями, а воины его племени вечно пребывают в праздности.
— А разве твои не сеют маис, если я правильно перевожу имя, которое ты носишь?
— Маис растят женщины, — с достоинством поправил его Корнплэнтер, — а урожаи у нас такие большие, потому что женщины проворны. Но на оружии моих воинов никогда не сохнет кровь.
Теперь я тебя вспомнил. Ты тот самый пленник, что бежал от Сагоеваты, выкрав его жену…
— Да, тот самый, только все было не так, и ты сам это знаешь: я не крал Ситапаноки, а всего лишь унес ее тело, бессильное, одурманенное предателем-лекарем Медвежьей Мордой, твоим союзником. И забрал я Ситапаноки, перевернув каноэ, в котором твои смелые воины торопились доставить ее к тебе.
25 
