105 
В общем, Йорген был расстроен. Очень. Во-первых, лучший экспонат его коллекции оказался опасным и непредсказуемым магическим предметом, отчего утратил в глазах собирателя всю свою привлекательность. Пусть для других «Алмазный агнец» – это бесценная реликвия, не идущая ни в какое сравнение с пустой, лишенной чар современной копией. Но ему-то хотелось просто любоваться красивой вещицей, а не ждать от нее благодеяния или подвоха! Овечек он собирает, а не колдовские артефакты! Не его тема!
Ну да ладно, что сделано однажды, то можно повторить. Если не канет мир во Свет, кто помешает ему повторить заказ, наказав ювелиру, чтобы новая копия не была столь точной? Пусть глазки у овечки сделает изумрудными или обратную сторону медальона, в подлиннике испещренную альвийской вязью, оставит гладкой, без узора. Тогда уж в него точно никакая дрянь не вселится.
Обиднее другое. Накануне в замке друзья его вели себя смирно – стеснялись при хозяйке ругаться. Но стоило им поутру выйти в путь – и набросились! Особенно, конечно, Легивар старался, обзывал «неучем»! Как он мог сам не распознать в медальоне известнейший в тайных кругах артефакт? (Как-как! Да не изучали они еще предметную магию, вот и не распознал! Разве можно постичь все науки за один год?) Почему скрыл медальон «от умных людей»? (А то мы не знаем, как относятся «умные люди» к его безобидному увлечению овечками!) Когда «Алмазный агнец», вступив во взаимодействие с Жезлом Вашшаравы, пробудился и начал воплощать в жизнь сны своего нового владельца (потому как изначально предназначен для исполнения желаний) – неужели и тогда трудно было догадаться, что именно послужило источником спонтанных чар? (Трудно! Если человек покупает забавную безделушку в ювелирной лавке, он не ждет, что ему подсунут магическую реликвию!)
Неужели даже не почувствовал ничего, ведь на своем теле медальон носил? (А вот и не почувствовал! Он же не светлый альв, а темный нифлунг и не обязан быть чувствительным к колдовству чуждой ему природы!) Зачем видел такие дурацкие сны – про воду, снег и особенно навоз? (Можно подумать, сам Легивар не те сны смотрит, что Девы Небесные пошлют, а исключительно по личному выбору! То-то две ночи назад орал во сне и ногой дергал, будто в нее гифта впилась. Вот если бы его сон в жизнь воплотился – как бы тогда заговорил? Если бы заговорил вообще!)
Да, в словесных баталиях ланцтрегер Эрцхольм умел постоять за себя не хуже, чем в кровавом бою. Но почему он вынужден делать это, находясь в кругу самых близких друзей? И дернула же его Тьма поступить в академию, и подсудобила Легивара в наставники! Раньше огрызнулся бы раз, да так, что тот сразу умолк бы. А теперь нельзя, теперь надо его уважать, терпеть все его выходки. Что за жизнь такая? Мало папаши Рюдигера на его бедную голову, еще и бакалавр туда же!
– Знаешь, друг, с некоторых пор ты все больше и больше напоминаешь мне моего горячо любимого и безмерно уважаемого родителя!
Так сказал ланцтрегер Эрцхольм, и Черный Легивар сразу стушевался, приумолк, поняв: хоть и любит Йорген фон Раух своего родителя и уважает безмерно, но напоминать его ему лишний раз, пожалуй, не стоит.
…Кальпурций Тиилл покидал Логово льва неохотно. Замок произвел на него большое впечатление. Даже та его часть, что была выстроена по силонийской моде, напоминала дворцы его родины лишь с фасада. Изнутри все было иначе. Тянулись длинные гулкие коридоры, вечно полутемные оттого, что северяне берегли тепло и вместо широких арочных окон от пола до потолка оставляли лишь узкие стрельчатые окошки, больше похожие на бойницы. Такие же точно были в комнатах и залах, но там с потолков свисали кованые люстры на добрую сотню свечей, и массивные канделябры стояли по углам. Об освещении же коридоров никто специально не заботился, и всякий желающий покинуть свою комнату после захода солнца был вынужден отправляться в путь со свечой в специальном переносном подсвечнике с широким поддоном, чтобы стекающие капли воска не обжигали рук. Кальпурцию подумалось, что малолетним обитателям Логова льва нужна была большая смелость, чтобы решиться на подобное путешествие. Ему самому было жутковато, когда он вечером брел из библиотеки в свои покои. Длинные тени скользили по серому камню стен, портреты предков нынешних владельцев провожали его суровыми взорами, в полутьме все они казались живыми. Вдоль стен были расставлены пустые доспехи. Не чищенные лет сто, а может, все двести, покрытые пятнами ржавчины и слоем пыли, они напоминали гайстов. Их лучше было не задевать, потому что они отчаянно гремели и грозили обрушиться на ноги. В родовом дворце Тииллов старинные доспехи тоже имелись в избытке, но все они были надежно прикреплены к стенам, сияли, как новенькие монеты цимпийской чеканки, и от этого, по мнению Кальпурция, не имели и половины того очарования старины, коим веяло от здешних «пустых рыцарей». (Правда, поделись он этим своим наблюдением с Йоргеном, тот ни за что бы с ним не согласился. Слишком много шишек успели набить ему дедовские шлемы и латы за годы раннего детства.)
105 
