Жан де Шулемберг, маршал Франции

8 сентября 1640 года кафедральный собор в Амьене был празднично убран в честь происходившего там венчания. Свадьба была настолько пышной, что сразу было понятно: происходит что-то необычное. Все стены храма были украшены старинными, чуть ли не раз в столетие вынимавшимися из сундуков гобеленами, плитки пола покрыты толстыми мягкими коврами. Повсюду были цветы, повсюду – охапки свечей, а на возвышении у органа – целая армия молоденьких певчих, надрывавших свои звонкие голоса, прославляя Господа Бога и радость вступления в христианский союз.

Собравшаяся на церемонию публика заполняла неф: это было царство шелков, перьев, лент, драгоценностей и кружев. На клиросе – белое облако подвенечного платья новобрачной рядом с худощавой мужской фигурой в костюме, сиявшем золотом каждого стежка. А подальше – под воздвигнутым у самого алтаря балдахином – пунцовое пятно кардинальской мантии. Кардинал, герцог де Ришелье, собственной персоной. Его воспитанница Франсуаза де Форсевиль выходила замуж за Жана де Шулемберга, графа де Мондеже. Свадьба эта была делом его рук.

Кардинал время от времени пощипывал тонкие усики с удовлетворенной улыбкой, но на лицах жениха и невесты не было ни малейших признаков счастья. Коленопреклоненная Франсуаза низко опустила голову под фатой, чтобы не было видно, как покраснели у нее глаза от обильных слез. Ей было двадцать лет, она была совершенно очаровательна. Самая завидная невеста во всей Пикардии. Но, не имея ни отца, ни матери, она не могла не повиноваться своему грозному опекуну. А ведь достаточно было взглянуть на мужчину, стоящего бок о бок с ней, чтобы понять: ее выбор отнюдь не был продиктован сердцем.

Не то чтобы он был уродлив, нет, совсем напротив. Высокий, отлично сложенный, с отменной выправкой. Высокий лоб, красивый разрез глаз, приятно очерченный рот… Но его короткая бородка не скрывала тяжелой нижней челюсти – признака столь же тяжелого характера. Цвет лица его был свинцовым, взгляд жестким, и весь облик этого роскошно одетого в парчу сеньора говорил о том, что перед вами – человек крутого и жестокого нрава. К тому же он, казалось, был весьма недоволен всем происходящим. Взгляды, которые он бросал на разукрашенный алтарь, ясно говорили: этот брак не по душе и ему тоже. В довершение всего разница в возрасте между новобрачными составляла двадцать два года.

Действительно, для того чтобы маршал женился, кардиналу пришлось строго приказать ему сделать это. Ришелье был убежден: следует осчастливить жениха, пусть даже против его воли. Ну в самом деле, что может быть лучше для такого старого вояки, как Шулемберг, чем это прекрасное дитя, к тому же знатного рода и с немалым состоянием? К тому же, делая таким образом генерала своим родственником, Ришелье очень рассчитывал окончательно подчинить себе этого человека, чья склонность к мятежу была слишком хорошо известна, а верность и преданность – сомнительны.

Своей воспитаннице, со слезами умолявшей его не заставлять ее выходить замуж за этого человека, суровый опекун ответил:

– Это богатый вельможа и благородный, почтенный человек. Ни один из придворных щеголей не даст таких прочных гарантий вашего счастья. Я-то разбираюсь в мужчинах!

В мужчинах – может быть, но не в женщинах. В самой глубине своего нежного сердечка Франсуаза прятала глубокую привязанность к юному и весьма небогатому мушкетеру. Признаться в этом она, конечно, не могла из боязни, что ее несчастного Лорака немедленно отошлют куда-нибудь в отдаленный гарнизон, где его жизни будет постоянно угрожать опасность. Но чем больше она вглядывалась в человека, которому была отдана теперь навеки, тем сильнее становилось ее отчаяние. Помимо всего прочего, Шулемберг внушал бедной девушке еще и безотчетный страх!

Когда, при выходе из церкви, ей пришлось вложить свою дрожащую ладонь в руку мужчины, ставшего отныне ее господином и повелителем, Франсуаза чуть не разрыдалась. Несмотря на то что солнце было ярким и горячим, ей показалось, что небо почернело, а жизнь стала совершенно бесцветной. Почувствовал ли Шулемберг, как дрожат в его жесткой руке тонкие пальчики? Во всяком случае, губы его раздвинулись в улыбке, вызывавшей смутную тревогу.

  53