35 
Чуть оторвавшись от ее губ, он сардонически улыбнулся:
– Вас когда-нибудь целовал индеец, мисс Эндрюс? Нет? Значит, будет что рассказать подружкам на следующей вечеринке.
Он набросился на нее, она упала и только потом осознала, что ей в спину впиваются камни. Он положил ее на землю. Потом вытянулся над ней, накрыв сбоку своим телом.
– Нет! – выдохнула она, когда он отпустил ее губы и начал целовать в шею чуть ниже подбородка.
Она попыталась его пнуть, но он перекинул через нее свою длинную ногу и прижал бедром.
– Что такое? Уже потеряла вкус к жалости? – усмехнулся он. – Так распробуй как следует.
И он снова принялся ее целовать. Она чувствовала, что его язык старается проникнуть между ее губами, но упрямо их не размыкала. Его рука выпустила ее волосы и схватила за шею под челюстью. Твердые пальцы сжимались, пока у нее не осталось другого выбора, кроме как открыть рот. Или в противном случае рискнуть сломанной челюстью.
Ему удалось проникнуть ей в рот. Это было яростное, опустошающее и болезненное вторжение. Она тихо вскрикнула от досады и злости и стала бороться с ним, выгибаясь на твердой земле, пытаясь его сбросить.
Но добилась только того, что он втиснул ей между ног колено и интимно прижался. Отчаянно пытаясь прекратить эти звериные объятия, Эйслин скрючила пальцы и потянулась к его лицу.
Но когда дотронулась до него, ощутила на его щеках влагу. Ее ярость тут же испарилась, уступив место удивлению. Она разжала скрюченные пальцы и вслепую провела по высоким точеным скулам и почти впалым щекам.
Ее прекратившееся сопротивление погасило и его жестокий натиск. Лукас оторвался от ее губ, поднял голову. Они молча смотрели друг другу в глаза. Его – серые, ее – голубые, полные слез.
Руки Эйслин словно жили собственной жизнью, она коснулась влажных дорожек на его щеках. Провела по соленому следу до самого подбородка. У Эйслин забилось сердце. Только глубочайшее горе могло заставить такого каменного человека ронять слезы.
Лукас посмотрел ей в лицо и тут же пожалел об этом. От злых поцелуев ее губы распухли и побагровели. Он никогда в жизни не поднимал руку на женщину. При мысли об этом ему сделалось не по себе.
Он шевельнулся, собираясь освободить ее. Но Эйслин все еще касалась его лица, исследуя рот. Он остановился.
– Я предупреждал тебя, что не надо смотреть на меня таким взглядом, – резко сказал он.
Она не отреагировала.
– Я уже говорил, что будет, если ты снова так поступишь.
На ее лице по-прежнему ничего не отразилось.
Грейвольф колебался всего один удар сердца, хотя казалось, что прошла вечность, прежде чем он издал голодный призывный звук и снова накрыл ее губы своими.
На этот раз все было совсем по-другому. Его губы стали иными. Они прижимались к ней очень нежно, он провел ртом по ее губам утешающе-извиняющимся движением.
Эйслин в ответ позволила ему приоткрыть свои губы. Но немного. Только немного. Его язык коснулся ее сомкнутых губ и мягко надавил, чтобы добраться до запертой внутри сладости.
Прорвавшись в жаркую внутренность, Лукас издал долгий горловой стон и усилил напор, проникая все глубже и глубже. Он нагнул голову, Эйслин ответным движением подняла свою. Их губы тесно соприкасались.
С Эйслин никто еще не целовался так откровенно сексуально. Лукас дерзко ласкал ее рот, имитируя сексуальные движения, пока она не начала задыхаться. Но ей хотелось большего.
Она подняла руки к его лицу, коснулась серебряной сережки в правом ухе, погладила ее. Другую руку Эйслин погрузила в его длинные прямые пряди. Она сняла ленту с его волос и позволила им рассыпаться по ладони. Черный шелк.
Рука Лукаса дергала застежку ее туники. Эйслин не протестовала.
«Не думай об этом. Просто не думай», – приказала она себе. Задуматься означало закончить. А она не хотела окончания, чего бы ей это ни стоило.
С того момента, как она застала его на своей кухне, ее со всех сторон окружали чувства и ощущения. Они били по ней почти беспрерывно, как пули из автомата. Порой ей не удавалось увернуться, и она получала сполна – в голову, в сердце, в другие места. Три ночи тому назад жизнь казалась ей пустой и бесплотной, как пустыня, – в сравнении с тем эмоциональным изобилием, которое она испытала после знакомства с Грейвольфом. И теперь она хотела пережить последнее, завершающее чувство. С ним.
35 
