34 
Добравшись до вершины, Эйслин в буквальном смысле заползла на нее. Она плюхнулась на камень и в изнеможении опустила голову. Дыхание с хрипом вырывалось из легких. Сердце билось так сильно, что причиняло боль. Она недоверчиво уставилась на свои руки. Камни не пощадили ее ладони. Руки были ободраны, ногти сломаны.
В обычной ситуации это бы до смерти ее напугало. Но сейчас ее боль ничего не значила. Она ее даже не чувствовала. Ее страдания были ничтожны по сравнению с тем, что испытывал присутствующий здесь человек.
Грейвольф стоял все так же неподвижно спиной к ней и смотрел на противоположный утес. Ноги широко расставлены, руки сжаты в кулаки и вытянуты по бокам.
На ее глазах он откинул голову, сильно зажмурил глаза и завыл. Этот животный вой, потусторонним эхом отразившийся в близлежащих горах, шел прямо из глубины его души. В нем слышались такие бездны горя и отчаяния, что Эйслин ощутила его боль как свою. Слезы потекли по ее щекам.
Она склонилась вперед и вытянула руку, чтобы коснуться его. Но Лукас стоял в нескольких ярдах и не заметил предложенного утешения.
Она сама не понимала, почему его рвущие душу чувства не оттолкнули ее. В ее семье такие демонстрации были под запретом. И, испытывая печаль, гнев или радость, надо было держать их при себе. А если уж выражаешь чувства, то их нужно как следует «облагородить». Выражение эмоций, как и все остальное, подчинялось правилам. Их надо было держать в узде. Проявление их считалось дурным тоном и вульгарностью.
Эйслин еще ни разу не видела, чтобы кто-то так искренне и безудержно показывал свои чувства. Дикий крик Грейвольфа открыл тайничок в его сердце и оставил в нем глубокую открытую рану. Копье и то так сильно бы ее не пронзило. А крик пронзил – резко, вибрирующе, глубоко.
Лукас опустился на колени, сгорбил плечи и опустил голову, закрыв лицо руками. Он стал раскачиваться взад и вперед, напевая непонятные Эйслин слова. Она только понимала, что он безутешен, ничего не видит и не слышит, кроме своего горя.
Не поднимаясь на ноги, Эйслин стала медленно придвигаться к нему и потом тронула его за плечо. Он отреагировал как раненое животное – резко обернулся и издал какой-то рычащий звук. В глазах его не было слез, внешне они казались холодными, но черные зрачки горели, как геенны огненные.
– Что ты здесь делаешь? – высокомерно поинтересовался он. – Тебе здесь нет места.
Он намекал не только что она не должна быть с ним на этом диком плато, но и что она не может понять глубины его горя. И возмущался тем, что она на это претендовала.
– Мне жаль, что так случилось с твоим дедом.
Он опасно прищурился:
– Неужели тебя заботит смерть старого бесполезного индейца?
У нее на глаза навернулись слезы.
– Зачем ты это делаешь?
– Что?
– Безжалостно затыкаешь рот людям, которые пытаются тебе помочь.
– Мне не нужна ничья помощь. – Он глянул на нее откровенно презрительно. – И в особенности твоя.
– Думаешь, ты единственный человек на земле, который в чем-то разочаровался, которому причинили боль или предали?
– А ты все это испытывала? В своем дворце из слоновой кости?
Этот высокомерный вопрос не заслуживал ответа. Она могла бы рассказать ему, что насилие бывает в бесчисленном количестве видов, но ей показалось недостойным сравнивать его несчастья со своими. Кроме того, она была слишком зла на него за отказ принять ее сочувствие.
– Ты носишь свою злость как щит. Ты трусливо прячешься за свой гнев, боясь, что в тебе заметят что-то человеческое. Тебе предлагают участие, а ты считаешь его жалостью. Кроме того, нам всем иногда нужно, чтобы нас пожалели.
– Ну тогда, – вкрадчиво произнес он, – пожалей меня.
Он двигался со скоростью молнии, а его прикосновение показалось ударом тока. Он запустил руку в ее длинные волосы, намотал на кулак и дернул к себе ее голову. Потом оттянул назад, и она испугалась, что он сломает ей шею.
– Ну как, все еще испытываешь к индейцам великодушие? Хорошо, тогда посмотрим, насколько оно сильно.
Он впился в ее губы. Жестоко, словно наказывая. Эйслин издала горловой звук негодования, но это не возымело никакого действия. Напротив, он еще сильнее намотал на руку ее волосы и еще крепче прижался к губам.
Не имея возможности шевелить головой, она схватила его за руку и попыталась оттолкнуть. Кожа у нее под пальцами была теплой и гладкой. Мускулы ощущались как натянутые под кожей стальные шнуры. Но все ее усилия были напрасны.
34 
