38 
Клер рассмеялась и сжала горлышко бутылки.
– Мэдди права. Пусть ее токсины остаются подальше от ничего неподозревающего мира.
Подруги перешли в гостиную, обставленную доставшейся Клер по наследству старинной мебелью. Изящные, в виде медальонов, спинки диванов, кресел и стульев скрывались под ажурными салфеточками, связанными руками неведомой трудолюбивой прабабушки или пратетушки. Клер поставила шампанское на мраморную поверхность небольшого кофейного столика и уютно устроилась в глубоком мягком кресле.
Мэдди опустилась на диван.
– А тебе никогда не приходило в голову пригласить ребят из какого-нибудь фешенебельного глянцевого журнала?
– Зачем? – недоуменно посмотрела на нее Клер и сняла крошечную белую ниточку с облегающей черной водолазки без рукавов.
– Чтобы они рассказали тебе о твоей мебели. – Мэдди показала на небольшую красную скамеечку для ног и на статую невинного херувимчика на пьедестале.
– Я и так знаю, что к чему и откуда пришло. – Клер положила ниточку в подставку клуазоне.
Адель внимательно разглядывала стаффордширские статуэтки: изящные вещицы вели полную приключений и соблазнов жизнь на мраморной каминной полке.
– И как только тебе удается поддерживать такую немыслимую чистоту?
– Тружусь без устали.
– Лучше избавься от половины вещей.
– Не могу. – Клер покачала головой. – Страдаю наследственной болезнью Уингейтов. Скорее всего, страсть к старине у нас в крови, а потому мы не в состоянии избавиться от семейного наследия, даже самого безобразного. Поверь, у прабабушки Фостер вкус был поистине ужасным. Беда в том, что когда-то наше генеалогическое древо выглядело пышным и разветвленным, А потом усохло до нескольких ветвей. Мы с мамой, несколько кузенов и кузин в Южной Каролине и при этом целая гора фамильных древностей – вот и все, что осталось от мощного старинного рода. – Она глотнула шампанского. – Если вас пугает моя гостиная, то в качестве лекарства нелишне слазить на чердак в мамином доме. Вот уж где есть чему удивляться! Настоящий музей.
Адель наконец-то оторвала зачарованны взгляд от каминной полки и по ковру, больше похожему на клумбу с тюльпанами и лилиями, прошла к дивану.
– Неужели Лонни, уходя, ничего не украл. Я имею в виду – кроме собаки?
– Ничего. – Лонни восхищался красивыми старинными вещицами, и понимание изящного делало его для Клер еще ближе. – Наверное, знал, как я огорчусь, и не хотел расстраивать окончательно.
– Он звонил?
– С понедельника – ни разу. Вчера я сменила замки, а завтра привезут новый матрас. – Клер задумчиво уставилась в бокал: там еще оставалось немного золотистого напитка. Не прошло еще и недели с тех пор, как она внезапно выпала из состояния наивного безмятежного счастья. И теперь существовала в одиночестве. Новые замки. Новый матрас на старинном фамильном ложе. Новая жизнь. Как жаль, что сердцу не удавалось продвигаться вперед с той же скоростью, с какой двигалась остальная часть ее существа. Она не только потеряла жениха. Она рассталась и с очень близким другом. Теперь Клер знала, что Лонни во многом лгал, и все же их дружба до сих пор казалась ей искренней.
– Порою мне кажется, что понять мужчин просто невозможно, – призналась Адель. – У них определенно что-то не в порядке с головой.
– И какой же фокус Дуайн выкинул на этот раз? – поинтересовалась Клер. В течение двух лет Адель встречалась с Дуайном и даже не исключала, что со временем тот может оказаться мужчиной ее жизни. А потому она старалась не обращать внимания на неприятные особенности его поведения: например, на привычку нюхать подмышки рубашки, прежде чем ее надеть. Адель считала своего друга очень красивым и вообще крутым. Прощала ему пристрастие к пиву, некоторую развязность. Но все это лишь до того момента, когда этот мачо вдруг заявил, что у его подруги «жирная задница». Никто и никогда не употреблял этого слова для описания нижней части фигуры Адели, а потому обидчивая мисс тут же вышвырнула негодника из своей жизни. Но он не исчез окончательно. Регулярно, с промежутком в две-три недели, Адель с раздражением обнаруживала на собственном крыльце какую-нибудь вещь, забытую в доме отставного приятеля. Ни записки, ни Дуайна. Просто очередная порция хлама, и все.
– Притащил на крыльцо полбутылки лосьона и наклейку на подошвы – чтобы обувь не скользила. – Не в силах сдержать праведного возмущения, она повернулась к Клер: – Помнишь, когда мне удалили аппендицит, ты подарила наклейки? Такие пятнистенькие, как божьи коровки?
38 
