95 
— Каким ребенком была Берри? У нее было счастливое детство?
— Да! В этом можешь не сомневаться, — Кэролайн с улыбкой посмотрела на Доджа. — Она была очень красивой девочкой. Умной. Развитой не по годам. Спортивной. Амбициозной. Иногда своенравной, но не дерзкой.
— Упрямой, как ты.
— Хитрой, как ты.
— У нее был твой темперамент рыжей бестии?
— У меня никогда не было темперамента рыжей бестии.
Додж рассмеялся на ее поспешный ответ, и через несколько секунд Кэролайн присоединилась к нему.
Лицо Доджа сделалось вдруг серьезным.
— Ты когда-нибудь говорила ей?
— О чем?
— Я должен произнести это вслух?
Кэролайн отвернулась и стала смотреть в окно, нервно сцепляя и расцепляя пальцы. Додж отлично помнил этот жест. Кэролайн делала так всякий раз, когда пыталась привести в порядок мысли. Особенно такие, которые не на шутку ее расстраивали.
— Да. Я говорила с Берри. Джим удочерил ее и дал ей свою фамилию, но я считала, что Берри должна знать, что он не является ее биологическим отцом. Я не хотела, чтобы это было ужасной тайной, маячащей на заднем плане нашей семейной жизни, ожидая момента, чтобы вырваться наружу и испортить наши отношения.
Доджа больно кольнуло сказанное, напомнив о том, что он подписал когда-то все необходимые документы, отказавшись от родительских прав на дочь. Это была стандартная процедура, дело вели адвокаты. В то время Додж был очень зол и считал, что ему не оставили выбора.
Интересно, что произошло бы, если бы он не подписал тогда бумаги? Был бы результат другим, если бы Додж не отказался в пользу другого мужчины от права воспитывать собственную дочь?
Теперь, спустя тридцать лет, он не видел никаких преимуществ в случае, если бы он выкопал тогда топор войны и отказался выполнить просьбу Кэролайн. Это лишь отсрочило бы неизбежное, породило бы враждебность и причинило бы еще большую душевную боль всем, кто принимал в этом участие. Особенно Кэролайн и Берри.
— Когда Берри подросла достаточно, чтобы узнать, откуда берутся дети, — продолжала свой рассказ Кэролайн, — я рассказала ей, что Джим не был тем мужчиной, семя которого поселилось в моем животе. Или что-то в этом роде, — Кэролайн улыбнулась. — И заверила ее в том, что все равно Джим — самый настоящий ее папа. Берри приняла это.
Додж притормозил на светофоре и похлопал рукой по карману рубашки, из которого тщетно взывала к нему пачка сигарет, затем устроился поудобнее на сиденье, поворчал на водителя стоявшей впереди машины, который не сообразил перестроиться на перекрестке, чтоб быстренько свернуть влево, едва зажжется желтый свет, и дать Доджу проехать, пока не зажегся красный.
Прежде чем снова заговорить с Кэролайн, Додж прочистил горло:
— А Берри никогда не интересовалась, кто же это самое семечко посеял? Никогда не спрашивала, что случилось с ее настоящим отцом? Почему он оставил ее и не вернулся?
— Берри спросила меня об этом только один раз, — ответила Кэролайн. — Она была в том возрасте, когда мне показалось необходимым предупредить ее о нежелательных последствиях секса в угаре чувств, когда забывают о здравом смысле и о необходимости предохраняться. И тогда Берри спросила, не так ли произошло со мной. Ей хотелось знать, не было ли ее рождение досадной случайностью, нежелательной ответственностью, от которой поспешил убежать мужчина, не готовый брать на себя обязательства.
Кэролайн и Додж внимательно посмотрели друг на друга.
— У меня сердце екнуло, такая уязвимость послышалась вдруг в голосе Берри, когда она задавала этот вопрос. Стало очевидно, что ей плохо при мысли, что ее зачатие произошло в результате оплошности. Ей очень хотелось знать правду, но она не спрашивала, опасаясь, что худшие подозрения подтвердятся.
— О боже! — с несчастным видом произнес Додж.
— Я успокоила ее. Подчеркнула, что она была зачата в счастливое время, и ни я, ни ее биологический отец не жалели об этой беременности. Я сказала, что у нас возникли проблемы, не имеющие к ней никакого отношения, но настолько серьезные, что мы не смогли оставаться вместе, и что ты — он — оценил преимущества варианта, когда дочь остается с матерью.
Кэролайн посмотрела на свои руки, пальцы которых продолжали сжиматься и разжиматься.
— Берри поверила мне. По крайней мере, я так думаю, потому что больше она уже никогда не спрашивала об этом.
95 
