и читается легко. 
121 
Лежала тропа, украшенная белыми звездами первоцветов, укрытая низкими плетями лещины.
Лунной дорожкой.
Черной нитью, связавшей Лисий лог с небольшим безымянным хутором, где только и было ценного, что корова и две сестрицы.
Которая из них приглянулась Якки Ину?
Мысли были ленивы, и Янгар подтянулся на ветке, позволяя закоченевшим мышцам ожить ненадолго. С ветки скатилась капля и запуталась в волосах.
…В Горелой башне крыша крепкая. И горит камин, у которого, привычно расстелив медвежью шкуру, садится Аану. Она перекрещивает ноги и долго разглядывает потемневшие жесткие ступни свои. Вздыхает тихонько, так, чтобы Кейсо не услышал, трогает пальцы. В ее волосах живут еще прошлогодние ивовые листья. И Аану перебирает их, когда думает о том, получится ли дотянуть до середины лета.
Она одна. И утешить некому.
Хруст ветки и тихая брань заставили очнуться. И Янгар застыл, прижимаясь к ветви, сожалея лишь о том, что еще слишком рано и не укрывает его густая плотная листва дуба.
А значит, есть у Якки Ину шанс.
Нет.
Слишком беспечен он. Весел. Идет легко, не таясь, по своей ведь земле, где не ждут удара в спину. Хлюпает под ногами грязь. Ветви качаются, осыпают Якки дождем. И тот ворчит, но не зло. Умиротворен он и почти счастлив.
Хорошо, наверное, умереть счастливым.
– Стой! – Янгар позволил Ину пройти под дубом.
Иное задумывалось, но показалось вдруг бесчестным, недостойным прежде всего самого Янгара. Якки остановился, обернулся.
– Стой, – повторил Янгар, спрыгнув на землю.
– Стою. – Якки накрыл ладонью рукоять меча. – Здравствуй, Черный Янгар. Отец тебя ждал.
– А ты?
– И я. Драться будем?
– Будем.
– До смерти? – Он отступал к зарослям жимолости, медленно, но уверенно.
– До смерти, – согласился Янгар.
– Да, как еще. Дурак ты!
Якки вдруг бросился в заросли. Он бежал, проламываясь сквозь плетение кустарника, стряхивая с кожи воду и отталкивая цепкие ветви. Бежал, не думая о чести.
А спустя миг ночную тишину разорвал пронзительный свист: в Лисьем логе ждали Янгара.
Вот только быстрые ноги не спасли Якки Ину. Он почти добрался до рва, за которым начиналось поле. Расцветало оно огнями тревожных костров. Разрывалось голосами людей и гончих.
Поле было рядом, и Якки в последний миг обернулся.
– Драться будем, – выдохнул, выхватывая меч, выставляя его на Янгара. И рука дрожала.
– Нет! – Янгар ударил кулаком в висок. И подхватил обмякшее тело.
Перевернув Якки на живот, стянул руки конопляной веревкой и лишь после этого плеснул в лицо водой. Якки сразу глаза открыл, зарычал, задергался, пытаясь уползти.
– Тебя поймают, – сказал и сплюнул. – Поймают и живьем похоронят.
– Пусть сначала поймают.
Янгар закончил сооружать петлю и перекинул веревку через сук.
– Олли ты не отказал в поединке.
– Олли от меня не бегал.
– Ты… – Якки сглотнул, вывернул шею, верно гадая, далеко ли люди и псы.
Вдруг да успеют?
– Ты не посмеешь так. Ты…
– Посмею.
Он попытался прижать подбородок к груди, но петля все равно опоясала шею.
– Где Талли? – спросил Янгар, затягивая петлю. – И твой отец?
Думал, будет упираться, но в глазах Якки жил страх. И страх этот поторопил с ответом.
– Если скажу, отпустишь?
– Убью быстро.
– Отпусти. Тебе же отец нужен. Он во всем виноват, я просто…
– Где?
– Олений город. Я не воевал с тобой! Я не…
Клинок пробил тонкую височную кость, и Якки, дернувшись, замер. Эта была легкая смерть, недостойная труса. Тело Янгар все-таки вздернул, запирая душу. Прислушавшись – собаки были близко, – отступил во влажный сумрак леса.
До Оленьего города неделя пути. Хватит времени, чтобы придумать, как добраться до Тридуба.
Глава 41
Сородичи
Мы въезжали в Олений город затемно. Я слышала, как изменился голос дороги: теперь колеса стучали по камню. Повозка то покачивалась, то вздрагивала. Порой мне казалось, что еще немного, и она рассыплется, и я загадывала, чтобы с нею рассыпалась и клетка.
Не сбылось.
– Дорогу! – раздался грозный крик. И хрипло заревели турьи рога, возвещая, что идет важный человек. Из-за рева я не слышала ничего, но зато в нос ударили десятки запахов, в которых смрад зеленеющей воды изо рва переплетался с дымом, вонью выгребных ям и красилен. Тонким вьюнком пробивался аромат свежего хлеба, и, ощутив его, я поняла, что голодна.
121 
