31 
Граф почувствовал это, и обнял.
— Тебе холодно? — в его голосе слышалась искренняя забота.
— Я видела слишком много Смерти за последние дни, — негромко ответила я.
Странно, но на сей раз мне не была неприятна близость Монтеррея. Более того, я согрелась, и странная апатия стала потихоньку отступать. На глаза навернулись слёзы, пришлось до боли прикусить губу. Не хватало ещё рыдать на плече Монтеррея, как истеричная барышня. Я почувствовала, как его губы коснулись моих волос.
— Маленькая моя, как тебе тяжело, — от тихого, ласкового шёпота ещё больше захотелось дать волю слезам.
— Пожалуйста… — мой голос дрогнул. — Уходите. Мне… надо побыть одной…
Я была готова к тому, что он не послушается и попытается выяснить, что со мной происходит, или кто я такая на самом деле. Монтеррей снова удивил, послушно отпустив и отойдя на пару шагов назад.
— До встречи, Катерина, — я дождалась, пока он выйдет, и только услышав звук закрывшейся двери отвернулась наконец от окна.
Как же велико было искушение прямо сейчас выложить карты и узнать, кто такой на самом деле Монтеррей, и какое он имеет отношение к Учителю, но я сдержалась. Знала, что ничего не увижу в лучшем случае, или увижу совсем не то. Переодевшись, я вышла и вернулась домой. Поднявшись к себе в комнату, я наконец перестала сдерживаться, и тихо проплакала до самого ужина. Меня ждали далеко не самые радостные дни в жизни.
…Я сидела на гладком камне, недалеко от замка, и смотрела на изящные чёрные шпили, тяжёлые ворота, окованные железом, на серое небо, затянутое облаками. Рассеянный свет то ли заката, то ли рассвета, вечные сумерки, скрадывали расстояние, и иногда даже казалось, замок чуть колеблется, словно мираж. Я знала, меня там ждали. На одной из башен тёплым жёлтым огоньком светилось окно, и чудилось, вижу фигуру. Несильный ветерок пробирался под платье, и хотя нельзя было назвать его холодным, я дрожала. Из чистого упрямства я продолжала сидеть недалеко от ворот и пристально смотреть на башню. Как же всё запуталось, и как же запуталась я сама… Очень многое хотелось спросить, вопросы требовали ответов, однако что-то подсказывало, что большинство так и останется вопросами. По крайней мере, в ближайшее время точно. А раз так, значит, ноги моей не будет в этом месте, как бы ни хотелось войти, подняться по лестнице, толкнуть резную деревянную дверь… Зажмурившись, я тряхнула головой и встала, отвернувшись от замка. Не дождётся, чтобы я сама пришла. Окружающее потускнело, растворилось, и я уснула нормальным сном, без сновидений.
Было странно и непривычно завтракать без родителей. Без всякого аппетита я съела поджаренный бекон, тосты с джемом, выпила чай. Вскоре должен заехать Монтеррей, я ведь обещала ему прогулку. Помогая одеться, Бетти поинтересовалась:
— Мисс, вы плакали? У вас глаза красные.
— Просто плохо спала, — отмахнулась я. — Приготовь ромашковый отвар, я вернусь и сделаю компрессы.
— Да, мисс, — Бетти присела в реверансе.
Уложив волосы, я захватила плащ и спустилась в гостиную. Граф не уточнял время, когда заедет, но откуда-то я знала, что его надо ждать к одиннадцати. Устало покачав головой, я устроилась в кресле, глядя в окно, и ничуть не удивилась, когда ровно в одиннадцать у крыльца остановился экипаж. Я повернула голову к двери. Раздался звонок, послышался негромкий голос. На пороге гостиной появился дворецкий.
— Граф Монтеррей, мисс Карстон.
— Сейчас выйду, — я встала, застегнула плащ и покинула гостиную. — Доброе утро, милорд, — машинально протянув ладонь, я смотрела куда-то в сторону.
— Доброе утро, мисс Лорелин, — негромкий низкий голос заставил очнуться, апатия словно нехотя отступила. Губы Монтеррея коснулись руки, и меня будто окатила тёплая волна. — Вы выглядите усталой.
— Я плохо спала, — опёршись на его локоть, я вышла из дома.
Граф предложил поехать в Риджентс-парк, я молча кивнула, глядя в окно. Я и так знала, что взгляд тёмно-карих глаз не отрывается от меня, очень хорошо это чувствовала. Однако на сей раз, раздражения почему-то не было. Или уже привыкла, или… изменилось моё отношение к нему. Наш особняк находился недалеко от парка, и мы быстро приехали, по пути едва ли перемолвившись парой слов о погоде. Помогая выйти, Монтеррей задержал мою ладонь в своей, и сказал:
31 
