Последние отзывы

Содержание

Шрифт

Запомнить

Драугр принялся описывать круги, натягивая поводок. Не нравилось ему тут. А что поделаешь? С ульдрами способ один – только уговорить. Иначе нырнет в гору и в ней же запрется, да так, что ни один цверг – а то и целая сотня – не выковыряет.

– Сидеть, – приказал Брунмиги, но драугр не послушался.

Он упал на четыре лапы, завертелся и завыл горестно.

– Да сядь ты! Сидеть!

Драугр все ж сел, затем лег, но тут же поднялся на колени и начал копаться. Он бережно очистил скалу от острой гальки и песка, от круглых катышков коровьего помета, в котором слезой проблескивали алмазы.

– Не выйдет ничего. Вот, – Брунмиги снял флягу и потряс, чтобы драугр услышал, как плещется кровь в серебряных оковах. – Хочешь? Капельку? Иди ко мне… иди… вот молодец.

Черные глаза смотрели жадно. Рот-дыра сочился слюной и желтоватой гнилью, которая марала чистую синюю кожу. А первые трещинки уже бежали по шее.

Линять собрался? Быстро что-то. Плохое это дело – линька. Перелиняет – подрастет. Как тогда управиться?

Брунмиги вытащил из кармана плошку и налил крови, всего-то с полстакана.

– На от. Пей. Повезет – запомнишь, что я добрый.

Драугр кровь нюхал настороженно, точно боясь обмана, хотя вряд ли в подпорченной его голове сохранились подобные воспоминания. Или хоть какие бы то ни было воспоминания. Но вот он обнял плашку, поднес к губам и принялся лакать. Быстро мелькал гибкий язык, тянул багряную нить в ненасытную драуржью пасть. И так вкусно ему было, что Брунмиги, не удержавшись, сам облизал ободок, сладко щурясь.

– А может, лучше молока? – спросила Ульдра.

Она появилась на вершине холма и там же стояла, глядя сверху на Брунмиги и драугра, причем во взгляде ее не было ни страха, ни отвращения.

Высокая и стройная – осина молодая. Слепит зеленью платье нарядное. Блестят на нем серебряные бляхи, и ластится ветер к плащу, тревожит складки. Держат плащ остророгие коровы-фибулы.

В руках ульдры – кубок костяной с резною крышечкой.

– Здравствуй, сестрица, – Брунмиги поднялся и поклонился. – Рад повстречать тебя. И молока твоего отведаю с радостью. Спустись.

Спустилась, хотя и не ждал он. Но чего бояться ульдре? Разве найдется беззаконный, кто посмеет вред причинить?

– Вот, – протянула она кубок, а на драугра не глянула, как будто его и вовсе не было. Он же скалиться скалился, лапы кривые тянул, но не умел к ульдре прикоснуться.

Брунмиги же пил молоко. Теплое, как прогретая солнцем вода на отмелях. Густое, как осенний речной туман. Горькое, как ил. И сладкое, нестерпимо сладкое, как сама жизнь.

Сладость эта склеила кишки, крутанула их, выдавливая молоко из Брунмиги.

– От… отр…

Обеими руками схватился он за горло, из которого хлестала рвота, уже не белая – желто-зеленая, как гниль. Все тело сотрясалось судорогой, корчился Брунмиги и драугр с интересом глядел на его агонию. Но нет, не умер тролль. Похолодел только да так, что еле-еле встать вышло.

– Отравить вздумала, сестрица?! – Брунмиги вытер ладонью рот, полный кислоты и дряни.

– Разве я травила тебя? – она не спешила уходить и глядела уже с жалостью. – Ты сам себя травил.

– Чем же?

– Сам знаешь, – кубок скрылся в складках плаща, а коровы-фибулы укоризненно закачали рогатыми головами.

– Выдай их. Тех, кого прячешь.

Ульдра не стала врать, будто бы нет у нее никого, но сказала так:

– Выдать гостя на верную смерть? Неживое просит невозможного.

– А ты… ты сама… живая? Живая. Только надолго ли? Скоро уже твои коровы сдохнут! И ты за ними. Много вас осталось? Много?! А могла бы жить! Выведи стадо наверх! Там бессчетно пастбищ! И бессчетно пастухов. И молоко твое… знаешь, сколькие бы там отдали все, что имеют, за один-единственный глоток? Излечиться от всех болезней! Жить вечно! Предвидеть грядущее! Я уже молчу про алмазы…

Ульдра только улыбнулась:

– Мне и тут хорошо.

А Брунмиги плохо. Крови бы… фляга полная до краев и фляга не простая, над нею Варг слово сказал, а после влил один за другим десять раз по десять кувшинов. И стакан собственной крови.

– Чего ты боишься, а? – Брунмиги изо всех сил пытался глядеть прямо, бесстрашно, хотя никогда-то в нем бесстрашия и не было. – Не хочешь ему служить? Не служи. Будешь сама по себе… он ведь ничего взамен не требует. Просто дает. Жизнь дает!