31 
Ауриана увидела свою мать, сидящую напротив нее в окружении дружинников Бальдемара, лица Ателинды не было видно за черным густым покрывалом, и весь ее облик походил на облик мрачной застывшей в скорби величественной богини. Ауриана знала, что никто не смел приближаться к ее матери, горе которой было так глубоко и безутешно, что его тень могла упасть на каждого, кто осмелился бы подойти к ней. Ей так хотелось в этот момент подбежать к матери, сорвать с ее головы траурный покров, но в следующее мгновение она поняла, что не осмелилась бы сделать это.
Некоторые дружинники плакали не таясь, другие смотрели перед собой пустым потерянным взором, но были и такие, кто враждебно и мстительно разглядывал ее, Ауриану. Зигвульф глядел в пространство перед собой с бесстрастным видом, умело пряча свои чувства. Ауриана нашла глазами Витгерна и почувствовала огромное облегчение: она была рада, что ее друг не последовал за своим вождем в загробное царство. Но выражение его лица было безжизненным и застывшим, словно посмертная маска. Он ни разу не взглянул в ее сторону. Неужели Витгерн, который так любил ее, столь круто изменил к ней свое отношение? Это было вполне возможно. Ведь Ауриана своими руками разрушила судьбу Витгерна, уничтожила смысл его жизни. Такие вещи не прощают.
Затем Ауриана бросила взгляд туда, где стояли люди Гундобада, которые наблюдали сейчас за ее маленьким серым в яблоках жеребцом, кивая с удовлетворением и злорадством. Наконец, Ауриана взглянула на женщин Ромильды и среди них наконец встретила единственное, обращенное к ней с жалостью и сочувствием лицо: это была маленькая Суния, пробравшаяся в первый ряд и глядевшая на Ауриану с обожанием сквозь слезы, набежавшие на глаза.
Наконец, серый низкорослый жеребец, которого выбрала Ауриана, был выпущен на арену и побежал по выстланному соломой земляному полу ямы, пофыркивая и поматывая головой.
Затем шесть Жрецов Дуба вывели туда же другого жеребца. И сразу же в толпе зрителей раздались вздохи и испуганные возгласы.
Это был бешеный конь в полном смысле слова — один из тех, с которыми невозможно справиться, их или отпускают на все четыре стороны, или убивают. Его еле-еле удерживали шесть мощных молодых жрецов. Это было откормленное, крепко сбитое животное, с широкой спиной, с сильными мускулами, играющими под лоснящейся шкурой, с короткой шеей, поддерживающей короткую тупую морду, похожую на молот, насаженный на рукоять. Шкура жеребца была грязно-горохового цвета, словно мутная песчаная река. Вдоль всей спины бежала темно-коричневая полоса, заканчивающаяся мощным клочковатым хвостом. Его жесткая грива агрессивно топорщилась. Он нетерпеливо бил копытами и брыкался так неистово, что сбил с ног одного из жрецов. Пытаясь встать на дыбы, он ловил воздух раскрытым ртом — ему хотелось кусаться и крушить все на своем пути сильными копытами.
«Ну вот и пришел мой конец, — обреченно подумала Ауриана, — этот зверь сильный и злой. И никто из присутствующих не знает, из каких хилых и слабых жеребцов я вынуждена была выбирать себе коня для этого поединка. Гейзар в очередной раз втихомолку творит злодеяние, и никто не может схватить его за руку и призвать к ответу».
Когда бешеный жеребец оказался в загоне у арены, серый в яблоках неистово замотал головой и начал отступать в сторону, прыгая боком с изяществом искусного танцора. Вообще в своих движениях это существо обладало почти женской грацией. В это время к яме приблизилась Жрица Дуба, ведя под уздцы кобылу, у которой началась течка. При виде самки дикий жеребец начал бешено брыкаться и издал почти человеческий крик ярости. А конь Аурианы только всхрапнул и напряженно вытянул шею в ту сторону, где стояла кобыла. Казалось, он был настолько сообразительным, что понимал: ему надо беречь свои силы и попусту не расходовать их.
Наконец, решетка загона, где стоял серо-коричневый жеребец, поднялась, и он выбежал на солому, устилавшую дно ямы. Прядая ушами, наклонив голову, словно атакующий вепрь, он устремился вперед. Серый же конек начал легкой иноходью делать круги вокруг этого страшилища, бока его тяжело вздымались от волнения и страха, в глазах вспыхнул огонек настороженности.
Ауриана поймала себя на том, что ей очень хочется зажмурить глаза, чтобы не видеть происходящего, но она взяла себя в руки, прогнала посторонние мысли и сосредоточилась на действиях своего низкорослого скакуна, стараясь внушить ему на расстоянии мужество и влить в него силы, подъем которых испытывала сейчас сама. Она живо представила себе его победу, причем у нее было такое чувство, будто это событие однажды уже происходило в ее жизни, ощущение было очень ярким: ей казалось, что она знает все, что случится мгновением позже.
31 
