252 
Вирему принес им с Глорией мясо и свежий чай, который основательно разбавил виски. Сидевшие у огня мужчины пили виски прямо из бутылки и хвалили «шефиню». За Рихари тоже выпили — и по мере опьянения все чаще поднимали тосты за духов.
— Нужно поставить палатки, пока еще можно, — сказала Глория. Она сбежала к Джеку, который лежал немного в стороне от небольшого костерка. — Мы ведь сможем вогнать в землю распорки? Или здесь камень?
Вирему сел рядом с ними, держа в руке кусок мяса.
— Тебе ведь нельзя здесь есть, — ядовито напомнила Глория.
Вирему улыбнулся.
— Я ем там, где хочу. Я уйду из племени, Глория. Вернусь обратно в Данидин.
— Будешь продолжать учебу? — удивилась девушка. — Несмотря на… — Она поднесла руку к лицу, словно показывая на невидимые знаки, нарисованные на коже.
Вирему кивнул.
— Мне нет места ни здесь, ни там, но там мне нравится больше. Я переформулирую свою пепеха. — Он твердо посмотрел на нее. — Я Вирему, и мой маунга — университет Данидина. Мои предки прибыли на Аотеароа на «Уруао», а теперь я пересекаю страну на автобусе. На моей коже записана история моего народа, но свою историю я пишу сам.
Вирему поставил палатку для Джека и помог ему перебраться внутрь. Он снова нагрел камни, чтобы дать больному больше тепла, и после очередного компресса дыхание Джека успокоилось. Вирему пошел вместе с Глорией в последний раз посмотреть овец. Проверка затянулась: три овцы ягнились, одна овцематка не пережила роды.
Джек проснулся, когда Глория залезла к нему в спальный мешок. На этот раз дрожала она. После трудного дня и последних родов она едва не околела от холода. Больше всего Джеку хотелось прижать ее к себе, но он тщательно следил за тем, чтобы не прикасаться к девушке.
— Неужели не нашлось никого, кто поставил бы тебе палатку? — спросил он.
Глория кивнула.
— Почему же? Но Вирему делит ее с двумя осиротевшими ягнятами. Со временем он наверняка станет хорошим врачом. Правда, я не думаю, что он будет специализироваться на помощи при родах. Когда овцематка умерла, он позеленел.
— Значит, еще одну овцу потеряли? — спросил Джек.
Глория вздохнула.
— Мы потеряем еще нескольких. Но далеко не всех. Это стойкая порода.
Джек улыбнулся.
— И это касается не только четвероногих, — мягко произнес он.
Глория свернулась калачиком, снова спиной к нему.
— Ты видел рисунки? — негромко спросила она.
Джек кивнул, а потом вспомнил, что она его не видит.
— Да. Но я и так знал.
— Ты… откуда? Откуда ты мог знать? — Глория обернулась. В свете фонаря Джек увидел, что она сначала покраснела, а потом стала белее мела. — По мне видно?
Джек покачал головой. Он не удержался, протянул руку и убрал волосы с ее лица.
— Илейн, — произнес он. — Илейн знала. Точнее, она догадывалась. Подробности ей, конечно же, неизвестны. Но она сказала, что ни одна девушка в целом свете не сумела бы сделать это иначе.
— Сама она никогда не… — Глория с трудом подыскивала слова, — продавала себя, — наконец прошептала она.
Джек поднял брови.
— Если я правильно понял ее, то она обязана своей добродетелью исключительно тому обстоятельству, что местная бордель-маман искала скорее пианистку в бар, нежели еще одну проститутку. Если бы у тебя был выбор, ты тоже предпочла бы играть на пианино.
— Мою игру никто и слушать бы не захотел, — прошептала Глория в приступе черного юмора.
Джек рассмеялся, а затем рискнул положить руку ей на плечо. Глория не протестовала.
— Бабушка Гвин? — испуганно произнесла она.
Джек погладил ее, успокаивая. Под толстым свитером он чувствовал ее худенькое плечо. Еще один человек, которому нужно больше есть.
— Моей матери необязательно знать все. Она верит в историю о юнге. Так для нее лучше.
— Иначе она возненавидела бы меня, — прошептала Глория.
Джек покачал головой.
— Нет, никогда. Гвинейра больше всех остальных хотела, чтобы ты вернулась. Если бы она узнала, как ты это сделала, горе, возможно, убило бы ее… Но ненавидеть она стала бы скорее тех ребят, которые тебя обидели. И Куру-маро-тини!
— Мне так стыдно, — призналась Глория.
— Мне тоже стыдно, — ответил Джек. — Но у меня для этого гораздо больше причин. Я захватывал чужой берег, изуродовал его омерзительными защитными окопами, сидел в них и убивал настоящих владельцев лопатой. Это гораздо хуже.
252 
