37 
– Я не понимаю, как ты мог отсюда уехать, – сказала она.
– Еще в детстве я научился не привязываться к вещам.
Его резкий ответ заставил ее посмотреть на него. Его взгляд снова стал непроницаемым, хотя он выглядел расслабленным.
– Почему?
– Потому что так лучше, – ответил он.
Ева теребила пальцами ножку бокала с шампанским:
– Но ты обрек себя на одиночество.
Он повел широкими плечами:
– У меня был выбор: одиночество или уединение. Я выбрал последнее.
От его преднамеренно сдержанного тона у нее сжалось сердце.
– Заккео?..
Он приподнялся на локтях и поджал губы.
– Не трать время и не жалей меня, дорогая, – жестко произнес он.
– Я не настолько наивна, чтобы думать, будто у всех было счастливое детство. У меня его не было.
– По-твоему, членства в эксклюзивных клубах, частных школ-интернатов и горнолыжных курортов недостаточно? – Хотя на этот раз в его голосе не было презрения, Еве стало грустно, что они снова обсуждают эту тему.
– Не перевирай мои слова, Заккео. Да, я выросла в привилегированной обстановке. У меня было тяжелое детство, но родителей не выбирают.
– Поэтому ты уехала из особняка Пеннингтонов?
– Да, после смерти матери. Я не могла противостоять отцу и сестре.
– А разговор с отцом в церкви поможет наладить с ними отношения? – Он оценивающе на нее посмотрел.
В душе Евы затеплилась искорка надежды:
– Я думаю, время покажет. А ты не попытаешься наладить контакт со своей матерью и отчимом?
– Нет, – сказал он. – Моя мать решила, что я пустое место. Мой отчим с ней согласился.
У Евы сжалось сердце:
– Но ты достиг такого успеха, о котором не смеет мечтать большинство людей. Благодаря урокам детства ты должен гордиться собой.
– Я не пожелал бы такого детства, какое было у меня, даже злейшему врагу, – сурово подытожил Заккео.
Ева вздрогнула, услышав обиду и боль в его голосе. Она открыла рот, чтобы задать ему вопрос, но он вскочил на ноги.
– Я не хочу жить прошлым. – Он усмехнулся. – Не сейчас, когда передо мной потрясающий закат и красавица жена. – Он взял бокал у нее из рук.
Положив голову ему на грудь, Ева растворилась в объятиях Заккео. Одной рукой он обнимал ее за талию, а другой за плечи. Ева понимала, что он молчаливо требует от нее прекратить разговор, но не сдержалась.
Она пристально посмотрела в его серые глаза:
– Я отдала карту членства в эксклюзивном клубе своей лучшей подруге. Я ненавидела школу-интернат. Я так и не научилась кататься на лыжах, поэтому не встаю на них с десяти лет. Мне наплевать на мою родословную. Для меня важно только пение и семья, которая обо мне заботится. Все зависит от того, как ты относишься к жизни.
В его глазах промелькнули удивление, шок и озадаченность. А потом его взгляд снова стал высокомерным.
– Закат, дорогая, – хрипло сказал он. – Ты пропустишь закат.
Заккео Джордано все сильнее ощущал, что теряет контроль над своей жизнью. И чем сильнее он пытался обуздать эмоции, тем хуже у него это получалось.
Заккео был уверен, будто знает, что руководит Евой и ее семьей. Он не сомневался, что жажда власти и престижа свела его собственного отца в могилу. Ради власти и престижа мать Заккео покинула родину в поисках богатого мужа, выворачиваясь наизнанку перед тем, кто свысока смотрел на ее сына и в конце концов заставил Клару Джордано упаковать вещи и укатить на другой конец земного шара.
Однако Ева бросала вызов Заккео с самого начала, она вынуждала его сомневаться в его устоявшихся убеждениях. Но действия Оскара Пеннингтона доказали правоту Заккео. А желание Евы выйти замуж за Фэрфилда ради спасения семьи укрепило уверенность Заккео.
«А разве ты поступаешь иначе?»
Услышав голос рассудка, Заккео уставился на ярко-оранжевый горизонт, теряясь в догадках.
Заккео не мог отрицать, что его поразила и озадачила невинность Евы. Он начинал сомневаться во многом.
До настоящего момента он был абсолютно уверен во всем. Вчера на свадьбе он доказал самому себе, что может реализовать свои самые смелые мечты. Он наблюдал, как аристократы из кожи вон лезут, чтобы завоевать его расположение.
И тем не менее Заккео был недоволен. Он чувствовал себя обманутым и сбитым с толку.
Он был вынужден задуматься о том, ради чего так страстно боролся за власть и престиж.
Одиночество ранило его сильнее предательства матери и черствого пренебрежения отца.
37 
