38 
Они еще немного поговорили. Илона сообщила, что только что вышла из ванны… А он пообещал, что постарается поскорее освободиться, чтобы обнять ее, «пока она не высохла». Он так и сказал, представив себе ее гибкое, податливое тело, упругие, еще влажные соски.
Петер в ярости бросил трубку.
Нет, так больше продолжаться не может! Он больше не желает быть для нее просто любовником. Или она с этого дня будет относиться к нему всерьез или… пусть убирается ко всем чертям!
Илона, напротив, положила трубку на рычаг мягко и осторожно. Правда, тут же кончиком указательного пальца, а потом и всей ладонью провела по щеке. И почувствовала на губах солоноватый, давно забытый привкус. Бог ты мой, а ведь она считала, что давно уже разучилась плакать!
— О, Петер, — всхлипнула она горестно. — Петер, любимый мой…
Она непременно разрыдалась бы, если бы телефон снова не звякнул у самого уха. Несколько секунд она смотрела на аппарат, словно не понимая, что происходит, но потом все-таки взяла трубку. С невероятным трудом ей удалось выдавить из себя вежливое приветствие.
— Добрый день. — Незнакомый голос заставил ее встрепенуться и поглядеть на себя в зеркало. — Я хотел бы побеседовать с Петером Адлером.
— Простите, но с кем имею честь? — утирая слезы, осведомилась Илона.
— Гуго Адлер. Брат Петера. А вы…
Она обомлела.
— Илона Орошвар.
— Простите?..
Вопросительная интонация, с которой было произнесено это слово, предполагала, что она не замедлит дополнить свой слишком краткий ответ. Однако Илона не торопилась с разъяснениями, — что-то подсказывало ей, что собеседник прекрасно знает, с кем разговаривает.
Пауза, однако, затягивалась, и в конце концов Илоне пришлось удовлетворить любопытство братца Гуго.
— Если вас это интересует, я — художник по дизайну, работаю над оформлением этого дома.
— Ах, художница.
Ирония в его голосе превратилась в открытый сарказм, и Илона не замедлила отреагировать.
— Да, художник-дизайнер. А вы что-то имеете против?
Гуго, однако, не принял вызова.
— Нисколько, госпожа Орошвар. — Он снова был сама любезность. — Надеюсь, вас не затруднит позвать Петера к телефону.
— Не затруднит, господин Адлер. — Она удачно скопировала его фальшивую вежливость. — Но, к сожалению, в данный момент ваш брат находится у себя в офисе.
— Ах, так! И когда же он к вам вернется?
Раздосадованный ее независимым тоном, он не выдержал и снова исподтишка уколол ее. Однако Илона уже была настороже.
— Господин Петер Адлер — взрослый мужчина, — язвительно заметила она. — И потому сам распоряжается своим временем. А я… Очевидно, вы плохо расслышали мои слова. Я — не профессиональная няня, а художник по дизайну…
Воцарилось молчание, — правда, ненадолго. Прошло каких-нибудь десять секунд, и Гуго уже оправился — все Адлеры, как видно, неплохо имели держать удар.
— Благодарю вас, фрейлейн Орошвар. Я позвоню ему в офис.
— Всего доброго, господин Адлер.
Положив трубку, Илона встала со стула и провела ладонью по своему пока еще плоскому животу, как будто хотела защитить то маленькое существо, что таилось внутри. Она чувствовала, что задыхается, словно долго поднималась по винтовой лестнице.
И вдруг теплое чувство захлестнуло ее. Она поступила правильно! Неважно, что случится потом, но ребенок Петера навсегда останется с ней. И она будет любить его и заботиться о нем. Ведь это по-настоящему желанный ребенок.
В пять минут седьмого ужин был в духовке, а на столе стояли свечи и цветы.
Илона переоделась в маленькую черную шерстяную кофту с большим круглым вырезом и вызывающе короткую развевающуюся юбку. Ее и без того длинные ноги в черных туфлях на высоких каблуках казались еще длиннее. Зачесав волосы наверх, как любил Петер, она оставила отдельные локоны будто бы случайно падать на лицо и шею волнистыми прядями. В ушах играли задорными огоньками те самые, заветные серьги…
Илона чувствовала, что выглядит сексуально, и сама все больше и больше попадала под власть своего эротического порыва.
Депрессия не была свойственна такой энергичной натуре, как она, и уже к полудню ее жизнелюбие и здравый смысл с полным правом могли праздновать свою победу.
Впереди у меня еще целых два месяца, сказала себе Илона, и я не собираюсь тратить их впустую.
Нет, она не станет сидеть и проливать слезы о несбывшихся надеждах и утраченных иллюзиях. Ведь кто может поручиться, что не произойдет чудо, и Петер вдруг не поймет раз и навсегда, что просто не сможет жить без нее?
38 
