120 
Тамит посмотрел на Интеба и улыбнулся слабой улыбкой. Ему было жаль этого честного, благородного человека, как прежде было жаль Шеду. А еще его сердце было переполнено благодарностью. Он хотел сказать Интебу о том, что предпочел бы, чтобы его отцом был именно он, пусть знатный, но все же обычный человек. Простой смертный. Не фараон.
— Твой сын об этом знал? — спросил обвинитель.
— Нет. Он услышал правду только сейчас.
— Почему ты ее скрывала?
— Я боялась за будущее Тамита.
— Полагаешь, великий Рамсес немилосерден?
Женщина задрожала.
— Я знаю, что он справедлив. Дело в другом. Тогда бы мне пришлось рассказать моему сыну и все остальное.
— Тебе придется сделать это сейчас, — заметил мужчина.
Уна подняла голову и посмотрела Тамиту в глаза.
— Я готова.
Пока она говорила, Тамита не покидало ощущение, будто он висит над пропастью. Ему было нелегко услышать о том, что мать хотела от него избавиться, что именно она обрекла его на годы неведения о своем истинном происхождении. Уна поступила жестоко: он мог утонуть, погибнуть в пасти диких зверей, умереть от голода. Он остался жив только благодаря Шеду. Богам. Своей судьбе.
И все же Тамит знал, что сумеет ее простить и не станет любить меньше, чем любил до сих пор.
— Прости меня, — прошептала Уна.
Он не сделал паузы. И не отвел взгляда.
— Да, мама. Я тебя люблю!
Уна зарыдала и упала на колени.
— Убейте меня! Только меня! Не его! Он ни в чем не виноват!
— Встань, женщина. Последнее слово останется не за тобой. И не за мной, — сказал царский служитель.
Тамит понял, о ком идет речь. О Рамсесе.
Обвинитель повернулся к Интебу:
— Несколько лет назад в храме Амона было заведено дело, где упоминалось некое золотое ожерелье. Полагаю, речь шла об украшении, которое сделал ювелир Онха. Нам необходимо знать, куда подевались папирусы.
То, что когда-либо было записано, не исчезает. Тамит в отчаянии опустил веки, а лицо Интеба покрыла пепельная бледность.
— Их не представили на суд фараона. Я подкупил одного из служителей храма пятью дебенами золота.
— Зачем ты это сделал?
— Чтобы спасти сына своей жены.
— В чем его хотели обвинить?
— В краже. Но он не был грабителем.
— Тебе было известно то, о чем только что рассказала твоя супруга?
— Да, она призналась мне. И попросила, чтобы я назвался отцом этого юноши. У нас с Уной не было детей, и я обрадовался, что у меня появится взрослый сын. Я собирался обучить его воинскому искусству, чтобы впоследствии он мог унаследовать мою должность. — В словах Интеба звучали сожаление, волнение, любовь и простодушие, удивительное для этого много повидавшего в жизни человека.
Наступила тишина. А после Тамит услышал за спиной голос того, кто прежде не присутствовал в этом зале:
— Вы, все трое, сумели меня удивить!
Тамит увидел, как люди, присутствующие в зале, стали падать на колени и целовать каменный пол. Он обернулся и почувствовал, что его ноги ослабели, а сердце едва не остановилось. В зал вошел Рамсес.
Фараон выглядел не так, как на войне и в те дни, когда появлялся на золотом балконе перед народом в образе бессмертного бога. И не так, как во время визитов в храм, когда повелителя окутывали облака благовоний, курившихся в кадильницах, и сопровождали толпы жрецов в великолепных церемониальных одеждах.
Сейчас на нем был обычный парик, набедренная повязка из гофрированного льна, широкий пояс с металлической пряжкой, на которой красовался царский картуш . Фараон был бос, но на его лице лежала печать величия, такая твердая и вечная, как если бы она была высечена на камне.
Рамсес посмотрел на Уну и Интеба, которые простерлись перед ним и не смели поднять взора.
— Ваши поступки доказывают, что вы — люди. Я прощаю тебя, женщина, поскольку ты достаточно наказана судьбой. Можешь быть свободен, Интеб! Ты доказал свою преданность и моему отцу, и мне. Тамит! — Жесткий взгляд фараона остановился на лице молодого человека. — Не могу сказать, что меня радует появление нового родственника. Однако я помню юношу с золотой пекторалью на шее. — Он многозначительно умолк, и Тамит понял, что царь не желает, чтобы посторонние знали подробности их единственной встречи. Юноша кивнул, и тогда Рамсес продолжил: — Твоя судьба удивительна, и я не стану вмешиваться в то, что угодно богам. Скажи сам, что ты желаешь получить?
120 
