103 
Фарук может овладеть ее телом, но он никогда не получит ее сердца и души.
Когда Фарук закрывал глаза, перед его внутренним взором появлялась не Кларинда, а другая женщина — добросердечная, правдивая. Ее смех походил на веселое журчание ручейка, и она не смеялась, не издевалась над ним, а утешала его беспокойную душу. Ее улыбка всегда была приветливой, ее глаза всегда искали его. И она смотрела на него не потому, что он являлся Зин аль-Фаруком, досточтимым султаном Эль-Джадиды, а просто потому, что ей нравилось быть с ним.
Было у него какое-то странное чувство, что и Фрэнки ей бы тоже понравился. Что она помогла бы ему пробраться в кухню Итона, чтобы стянуть оттуда сладости, которыми они вместе лакомились бы под бледной английской луной.
Что-то острое царапнуло горло Фарука, отрывая его от раздумий.
Фарук открыл глаза, надеясь увидеть Соломона, ждущего в освещенном факелами коридоре, чтобы сопроводить своего султана в постель новой наложницы.
Но в дверном проеме тронного зала стоял вовсе не огромный евнух, а Тарик. Дядя даже не пытался скрыть торжествующее выражение на своем лице. И даже ужасный синяк на подбородке не затемнял его волчьей улыбки.
— Ты не должен был позволять английскому неверному уйти отсюда живым, — со злорадной усмешкой, скривившей его губы, произнес Тарик, — потому что он вернулся, чтобы взять то, что принадлежит тебе.
— Султан идет! Султан идет! — По гарему пробежал взволнованный шепот, рождая надежду и панику в сердце каждой женщины, которая слышала эти крики.
Одни вскакивали на ноги, поспешно расправляя свои одеяния, другие, все еще полусонные, со стонами катались на своих кушетках, пытаясь нашарить в полутьме щетки для волос и расчески. Евнухов, которые день за днем проводили в обществе женщин, охраняя их, вся эта кутерьма из колеи не выбивала. Но и они то и дело натыкались друг на друга, бросаясь зажигать лампы и расталкивая самых сонных обитательниц гарема.
Когда одна из наложниц попыталась плотнее закутаться в простыню и заткнуть себе ухо цветной подушкой, одна из жен султана с силой ткнула ее в бок кулаком.
— Вставай! Хочешь, чтобы его величество увидел, что ты похожа на ленивую корову?
Наложница выглянула из-под подушки всего лишь на одно мгновение, чтобы выругаться в ответ. Жена кивком подозвала младшую жену, и две женщины, схватившись за противоположные углы простыни, рывком сбросили упрямую наложницу с кушетки на пол.
Султан крайне редко появлялся в гареме. Обычно он приказывал жене или наложнице явиться в его опочивальню, а то и просто доверял выбор женщины евнухам. Этой ночью все было иначе. Этой ночью он решил сам выбрать себе женщину.
Выбираясь из постелей, женщины выстраивались в ряд; кто-то торопливо проводил руками по спутавшимся волосам, кто-то облизывал губы — и все это в тщетной попытке выглядеть свежее и соблазнительнее, несмотря на припухшие от сна глаза и лица.
Когда высокая фигура султана показалась в дверях, все женщины как одна опустили головы и поклонились. Фарук шествовал вдоль шеренги женщин с таким видом, будто вообще не замечал их. Длинные полы одежды обвивались вокруг его лодыжек при каждом уверенном шаге. Когда он проходил мимо, женщины из-под длинных ресниц обменивались тревожными взглядами. А те, кто все же решался поднять глаза и посмотреть на его мрачное, как туча, лицо, горячо сожалели об этом.
Потому что султан явился сюда не для того, чтобы выбрать себе пару для романтической ночи, а для расправы.
Глава 25
Когда Фарук ворвался в альков Поппи, одним яростным движением сорвав с крючков занавеску, Поппи, увидев его лицо, спросила себя, не совершила ли она ужасной ошибки — быть может, даже смертельной.
Сборник сонетов, которые она читала до этого, выпал из ее оцепеневших пальцев, когда султан замер у двери, тяжело дыша и глядя на нее со странным выражением одновременного облегчения и ярости. Казалось, он ожидал увидеть ее альков и кушетку пустыми.
Когда Фарук шевельнулся, Поппи перекатилась на другую сторону кушетки: интуиция подсказывала ей, что если у нее есть хоть малейшее желание выжить, то ей надо находиться как можно дальше от этого человека.
Вот только ее альков такой маленький!
А султан — такой большой.
Фарук шагнул прямо на кушетку, оставив на шелковых простынях отчетливый след своего сапога. Схватив Поппи за плечи, он припечатал ее спиной к стене с такой легкостью, с какой коллекционер прикалывает булавкой бабочку к листу картона. Поппи всегда чувствовала себя огромной неуклюжей коровой рядом с Клариндой, но теперь, когда он так ловко обездвижил ее, она ощутила себя изящной и слегка безрассудной. А при мысли обо всех греховных вещах, которые султан сможет сделать с ней, если она упадет в обморок или вообще перестанет шевелиться, голова у нее пошла кругом.
103 
