Поняв, что он опять проболтался, Уинстон постарался привлечь ее внимание к лодке и рассказал, что она сделана из специального выдержанного кипариса, а шпангоуты — из светлого дуба.
— И у нее настоящий керосиновый двигатель? — спросила Марина, надеясь, что не сказала какой-нибудь глупости.
— Да, точно такой же, который пересек Атлантический океан.
— А можем мы выйти на ней в море?
— Как раз это я и хотел вам предложить, — ответил Уинстон. — Куда вы хотите поехать? В Помпеи?
От волнения краска бросилась ей в лицо.
— Мы правда можем туда поехать?
— А почему бы и нет? — уверенно ответил он. — Это будет гораздо быстрее, чем по берегу. — И добавил с улыбкой: — У меня такое чувство, что, как и любой турист, вы ни за что не покинете Италию, пока не увидите Помпеи. Поэтому мы вполне можем совместить приятное с полезным.
— Я бы сказала, что управление лодкой — не меньшее удовольствие, чем посещение Помпеи! — заметила Марина.
— Я хочу опробовать ее, прежде чем оплачу счет.
— Вот и мой папа всегда говорил — глупо платить за что-то, пока не убедишься, что это именно то, что ты заказывал.
— Ваш отец, безусловно, был рассудительным человеком, — подтвердил Уинстон.
Он занял свое место у штурвала лодки, завел двигатель и отчалил от берега.
Марина стояла рядом с ним и следила, как он начал медленно выводить лодку в середину маленькой бухты и направил ее к воротам волнореза.
— Ой, как это здорово! Просто великолепно! — кричала Марина. — Я и представить себе не могла, что прокачусь на моторной лодке! А еще быстрее мы сможем?
И тут ей пришло в голову, что моторную лодку ее отец тоже бы не одобрил, потому что это — скорость.
Марина думала, что Уинстон собирается лишь немного удалиться от берега и сразу же вернуться, но они вышли в открытое море, и Марина увидела Неаполитанский залив с неожиданной для нее стороны.
Белые дома, деревушки, притулившиеся на утесах, башни церквей, виноградники — эту волшебную картину нельзя было передать словами!
А на горизонте господствовала гора Везувий — она казалась ей зловещей, несмотря на то что вся купалась в ярких солнечных лучах. Над вершиной ее поднималась струйка дыма, и, перехватив напряженный взгляд Марины, Уинстон спросил, будто прочитал ее мысли:
— Вы боитесь стать свидетельницей такой же катастрофы, которая произошла в 79 году нашей эры?
— Я читала об этом, — ответила Марина, — но совсем другое дело — увидеть то место, где все это произошло.
Она опять подумала о том же, когда через час они вошли в порт Торре-Аннунциата и причалили к берегу.
Взобравшись по крутым ступенькам наверх, они наняли открытый экипаж до Помпеи.
Когда они подъехали к входу и вышли, Уинстону пришлось отбиваться от проводников, тут же окруживших их плотным кольцом.
— Мальчишкой я часто бывал здесь, — сказал он. — И теперь хочу проверить, все ли помню, что рассказывал мне мой дед. По крайней мере вы скучать не будете!
— Вспоминайте как можно больше! Я бы не хотела ничего пропустить! — весело ответила Марина, а Уинстон рассмеялся.
Они направились к Форуму, и там, бродя среди разбитых колонн, он стал рассказывать ей, что когда-то в Помпеях процветали ремесла и торговля, как произошло объединение с другими италийскими городами против римлян и как они выдерживали осаду целых девять лет. Но потом помпейцы вынуждены были открыть городские ворота, потому что больше уже не могли воевать, и город стал заселяться колониями римских ветеранов и быстро романизировался.
— Вы сказали, что в городе процветали ремесла, — заметила Марина. — А чем они занимались?
— Сегодня это звучит смешно, — ответил Уинстон, — но одной из статей экспорта Помпеи был знаменитый соус к рыбным блюдам. Торговля вином тоже играла большую роль, а позже, как и Геркуланум, Помпеи стали местом жительства богатых римлян.
Они полюбовались на храмы возле Форума, на храм жрицы Евмахии и подошли к казармам гладиаторов.
— В этих казармах, — сказал Уинстон, — были обнаружены останки шестидесяти трех человек, нашедших здесь свою смерть. Среди них была одна женщина — ее богатые украшения говорили о том, что эта знатная горожанка пришла к своему любовнику-гладиатору на свидание.
— Наверное, все это происходило ужасно, — едва слышно проговорила Марина.
— Сначала чувствовались просто подземные толчки, — продолжал рассказывать Уинстон, — потом, двадцать второго августа, они прекратились. На голубом небе не было ни облачка, но наступила какая-то зловещая тишина.