— Может быть, ты у нас станешь актером? — говорит она Люку. — Скажи «папа». Нет, не надо. Скажи «мама». Ма-ма-ма…
Люк смотрит на нее, улыбается во весь рот, чмокает губами.
— Ммма, — говорит он. Или что-то похожее.
Комбайн приехал. Он ползает по полю весь день, туда-сюда. Грохочущее желтое чудище, которое пожирает пшеницу. День, два — и все кончено. Поле стало другим — золотые просторы стерни, примятой гусеницами в две стороны. Солома спрессована в цилиндры, каждый торец — идеально закрученная спираль. Днем они похожи на исполинские бобины ниток, а ночью преображаются в плотные сгустки темноты, каменное воинство, смотрящее на «Дали» плоскими незрячими лицами.
Полина и забыла, что Гарри уже в Лондоне. Когда Тереза сообщает, что завтра утром уедет, она в первый миг совершенно ничего не может понять.
— Лондон, — говорит Тереза. — Гарри. Помнишь?
— Да, конечно.
— Мы сводим Люка в зоопарк или куда-нибудь еще.
Полине трудно представить Гарри в зоопарке.
— Думаю, будет замечательно, — говорит она. — По крайней мере, для Люка.
— Морис не едет. Да и смысла большого нет. Я еду, только чтобы показать Гарри Люка. И Морис не любит путешествовать с Люком на машине.
Тереза сдержанно смеется. Это даже не смех, а нервное фырканье. Знак, как далеко она ушла за последние недели. Прежде для нее немыслимо было даже исподволь намекнуть, что Морис в чем-то не идеален. Полина видит, какой Тереза может стать в нынешнем семейном климате: разочарованной, циничной, озлобленной.
— Давай я тебя отвезу, — предлагает Полина.
— Я отлично доеду.
Теперь Тереза говорит резко. Она не хочет утешений. Хочет лишь выполнить свой долг. Бедный Гарри, вновь думает Полина. Даже родная дочь видится с ним только по обязанности. Так проходит слава земная.
— И я вернусь в пятницу к середине дня, — говорит Тереза.
Звонит Хью:
— Послушай, у тебя есть минутка?
— Конечно есть, — отвечает Полина. — У нас тут не бывает спешных дел в половине десятого вечера.
— Я последние два часа сижу в кабинете один на один с бутылкой венгерского красного, иначе, наверное, не набрался бы духу сказать. Могла бы ты… чисто теоретически… могла бы ты выйти за меня замуж?
— Ой, Хью… — Полина совершенно растеряна. — Ой, Хью, ты вполне уверен?.. Знаешь, наверное, нам обоим надо очень хорошо об этом подумать. Я хочу сказать… ну, просто… нам надо об этом подумать.
И оба сразу понимают, что она сказала «нет».
— Просто пришла в голову мысль. Может, и неудачная. Но ты все равно прокрути ее в голове.
Хью начинает рассказывать о книжном аукционе, о забавном клиенте-датчанине, о выставке, на которую Полине обязательно надо сходить. Он в хорошем настроении, самую чуточку пьян. Полина знает, что он больше не заговорит о браке, если она сама не поднимет эту тему. Ей немного не по себе от того внутреннего сопротивления, какое она ощутила в первую же минуту. И все же, убеждает себя Полина, я была права. Не надо этого сейчас. Да и потом тоже.
Тереза уезжает в Лондон. Полина заходит попрощаться, но не идет провожать дочь. Из окна она видит, как Тереза усаживает Люка в автомобильное креслице, как Морис выносит ей сумку. Машина трогается, Морис не машет жене вслед, а сразу уходит в дом.
Теперь ему предстоит сидеть в четырех стенах до возвращения Терезы. Никаких спонтанных поездок. Только работа. Только факс и телефон. Если, конечно, кто-то не наберется наглости попросить машину у Полины.
Эта неделя еще жарче предыдущей. В кабинете душно даже при открытом окне. Половину утра Полина бродит по дому, делает себе холодное питье, думает о Хью. О голосе в телефонной трубке, о словах. Обидела ли она его? Смогут ли они вернуться к прежнему? Уж конечно, их отношения достаточно прочны, выдержат такую встряску. Может быть, позвонить ему? Нет, не стоит. Пусть все само сойдет на нет. Пусть Хью считает, что слегка перебрал красного венгерского.
Еще она думает о Терезе и Люке на шоссе, и ей немного тревожно. Хочется позвонить и узнать, как они доехали. Еще один телефонный звонок, которого лучше не делать.
Вместо ленча Полина выходит в сад с бокалом холодного напитка и некоторое время сидит в тени под яблоней. Мориса не видно, и она почти о нем не думает. В «Далях» очень тихо — без Люка с его воплями и лепетаньем, без грохота комбайнов. Только птицы поют, да иногда вдалеке гудит самолет.