Особенно,... 
228 
Большая доза опиума могла ускорить угасание такого ослабленного организма.
Макандаль кивнул.
— Я… я знаю, что умираю, — с трудом проговорил он. — И я… я могу это выдержать. — Он снова застонал, когда по его телу пробежала судорога.
Виктор открыл свою сумку, вынул оттуда бутылку и приложил ее к губам Макандаля.
— Выпейте, — тихо сказал он. — Каждый здесь знает, что вы — сильный человек. Вам не нужно ничего никому доказывать.
Он облегченно вздохнул, когда предводитель повстанцев выпил лекарство. Затем Виктор снова накрыл его тело льняными полотенцами.
— Через несколько минут вам станет легче.
Виктор услышал, как мужчины перешептывались между собой:
— Он дает ему яд! Он его убивает!
— Зачем ему это делать? — спросил Джеф. — Мы ведь все видим, как обстоят дела. Я… я надеялся, что врач…
Виктор повернулся к мужчинам, к всхлипывающей Мирей и к худой молодой женщине, которая уставилась в землю. Она напомнила ему кого-то, однако Виктор не мог узнать в ней женщину, намазанную белилами и легко одетую, которая отдала Бонни своего ребенка.
— Я врач, — коротко произнес он. — Но я не могу творить чудеса…
Виктор воздержался от замечания, что Черный мессия в данном случае сам мог бы себе помочь, однако Макандаль не дал ему договорить.
— Я… я могу совершать чудеса. Я… я жертвую собой во имя… ради моего народа, как… как это сделал, уже сделал первый Мессия…
Виктор вздохнул. Он никогда не понимал смысла жертвы Иисуса из Назарета. И уж тем более не понимал, что должна была означать смерть Макандаля для рабов.
Цезарь, казалось, чувствовал то же самое. Взгляды обоих мужчин на короткое время встретились.
— Но я… я вернусь! — произнес Макандаль. Его голос стал крепче, видимо, начало действовать болеутоляющее.
Мирей, которая опустилась на пол рядом с ложем своего мужа, нежно погладив его лицо, кивнула.
— Да, дорогой, — ласково сказала она. — Ты вернешься в виде волка и разорвешь наших врагов. Вернешься в виде змеи, чтобы их отравить…
Макандаль покачал головой так яростно, что Виктор стал опасаться новых судорог.
— Нет… нет… я буду… я не буду… волком… Волк может убить десятерых, а… одна змея… может отравить двадцать человек… Но я… — Его взгляд просветлел. Макандаль посмотрел на своих сторонников, прежде чем продолжить, и при этом горящими глазами словно заглянул в будущее. — Я вернусь в виде насекомых, москитов, комаров… имя мое будет легион… Я убью тысячи и тысячи… Мы будем свободны… все мы будем свободны! Я — Дух!
— Ты — Дух! — повторил один из мужчин.
А затем заговорили все сразу:
— Ты — Дух! Ты — спасение, ты — мессия, ты — посланец Божий…
Мужчины и женщины повторяли это снова и снова, и на лице Макандаля появилась улыбка, когда он наконец закрыл глаза.
— Он умер? — хриплым голосом спросил Джеф.
Виктор покачал головой.
— Нет, он спит. Может быть, он проснется еще раз, но так… так для него лучше.
Врач глубоко вздохнул. Видение Макандаля было впечатляющим, и такой же была реакция его сторонников. Даже он, Виктор, был тронут его голосом и силой его убеждения. При этом слова умирающего были бессмысленными. Укусы комаров никому не приносили смерти.
Макандаль умер в четвертом часу нового дня. Мирей надеялась, что он еще успеет увидеть восход солнца, но затем все очень быстро подошло к концу. Виктору хотелось пожелать предводителю повстанцев скорого конца. Черный мессия еще дважды приходил в сознание. Он повторял свои видения и снова призывал своих сторонников к борьбе. В самую последнюю очередь он обратился к Джефу.
— Ты будешь продолжать борьбу, брат, — простонал Макандаль, — до тех пор, пока мы не станем свободными?
Джеф посмотрел ему в глаза, как тогда, когда Дух впервые обратил к нему свои слова.
— Я не люблю ждать, — сказал он.
Лицо Макандаля исказилось в ухмылке.
— Ни один… хороший мужчина не любит ждать, — прошептал он.
А затем он закрыл глаза.
— Однако месть — это такое блюдо, которым нужно наслаждаться, когда оно холодное, — повторил Джеф слова, с которыми Дух когда-то обратился к нему. — Он… мертв, доктор?
Виктор пощупал пульс Макандаля.
— Да, — произнес он спокойно. — Теперь он мертв. Сожалею. Мои… мои искренние соболезнования, мадам Макандаль…
Он повернулся к Мирей. Она, однако, казалось, не слышала его. Всхлипывая, женщина прижимала к груди голову мужа.
228 
