125 
– Ты молчишь, Тимми. О чем ты думаешь? – спросил Жан-Шарль встревоженно – теперь он уже волновался за Тимми. – Тимми, я тебя люблю. Пожалуйста, помни об этом, что бы ни случилось у меня здесь.
– Я боюсь, – искренне призналась она. – Мне безумно жалко твою жену. Для женщины нет более страшного кошмара. Каждый раз, как мне делают маммограмму или еще какое-нибудь исследование, я боюсь, что обнаружат рак. И химиотерапия звучит так страшно. Я не обвиняю ее в том, что она просит тебя остаться с ней. Я бы тоже боялась. Просто хотела бы понять, чем все это обернется для нас с тобой. – А если ее тяжелое состояние затянется, а если ей станет хуже? Он ее никогда не оставит. – Знаю, я кажусь тебе эгоисткой, но я люблю тебя и не хочу, чтобы ты остался с ней навсегда.
– Кто же говорит о том, чтобы остаться навсегда? Всего несколько лишних месяцев. – Сначала Жан-Шарль говорил о четырех месяцах, сейчас четыре превратились в шесть. Он проведет их со своей женой. А что, если ее болезнь их сблизит, поможет залечить старые раны, которые они нанесли друг другу, восстановит их брак? Что тогда будет с Тимми? Она останется при напрасных хлопотах и пиковом интересе, как говорит Дэвид. Брошенная. С разбитым сердцем. Одна. Да еще и с его ребенком в придачу. Она не хотела, чтобы именно это обстоятельство влияло на его решение. Не будет она тянуть его к себе силой, не будет использовать ребенка, чтобы манипулировать Жан-Шарлем. Пусть он сделает выбор сам, честно и справедливо. Не нужно, чтобы его за одну руку тянула к себе больная раком жена, а за другую беременная любовница. Если он придет к Тимми, то пусть придет потому, что любит ее, а не потому, что считает себя обязанным прийти к ней из-за ребенка или еще по какой-то причине, такое для Тимми неприемлемо. Она хотела завоевать его честно, одним только оружием любви, а не навязать ему чувство долга по отношению к ребенку, которого он должен признать, хотя на самом деле ребенок ему совсем не нужен. Сказать Жан-Шарлю о ребенке сейчас – значило бы играть нечестно, а Тимми вообще не хотелось играть с ним ни в какие игры. Она повременит со своей новостью о беременности, по крайней мере до тех пор, пока у него не утрясутся нынешние сложности. Может быть, на это потребуется много времени.
И тут Жан-Шарль нанес Тимми еще один удар.
– Тимми, мне кажется, тебе не стоит приезжать завтра, если только, конечно, этого не требуют твои неотложные дела. Моя жизнь очень осложнилась. Я вряд ли смогу вырваться, и для нас обоих это было бы очень тяжело. Сейчас мне не хотелось бы расстраивать жену. Надеюсь, ты понимаешь.
Тимми молчала. Это был удар в солнечное сплетение, она задохнулась от пронзительной, непереносимой боли. Лучше бы он ударил ее кулаком. Жан-Шарль бросает ее, пусть не совсем, не окончательно, но и это было больно. Каждой клеточкой своего существа она помнила, что ее уже не раз бросали и что быть брошенной – не самое лучшее, что может случиться с человеком. Для нее, Тимми, это было предельное несчастье. Брошена и одинока, пусть пока еще не окончательно. Она снова почувствовала себя пятилетней девочкой, у которой нет ни отца, ни матери и до которой никому нет дела.
– Понимаю, – наконец выдавила она. – Сообщи мне, когда все станет спокойнее.
– Я позвоню тебе завтра. Если бы ты знала, как я расстроен, – глухо сказал он. – Но здесь никто не виноват. – Конечно, он прав. Никто не виноват, и он тоже не виноват. Но Тимми было больно осознать с такой пронзительной ясностью, что его преданность и забота принадлежат в первую очередь его жене, а не ей. На стороне жены была жизнь, прожитая с ним вместе, а это-то страшило Тимми больше всего. Она холодела от ужаса при мысли, что жена может в конечном итоге победить. А она, Тимми, потерпит поражение. – Я тебя люблю, – тихо сказал Жан-Шарль.
– Я тоже тебя люблю, – произнесла Тимми, и оба положили трубки. И он, и она чувствовали опустошение.
Едва они разъединились, как Тимми охватила паника. Он не хочет, чтобы она прилетела в Париж. Тимми не знала, когда она его теперь увидит и увидит ли когда-нибудь вообще. Что может быть страшнее? И Тимми всеми силами гнала от себя эти страхи. Она лежала в постели, сжавшись в комочек и обхватив коленки руками, и плакала. Что, если она его никогда больше не увидит? Она спрашивала себя, повлияет ли это как-то на ее решение оставить ребенка, но в глубине души знала, что обратного пути нет. Она оставит ребенка не только потому, что это его ребенок, но и потому, что он нужен ей, Тимми, так захотел Марк, и она благодарна за это Господу. Но, конечно, для нее очень важно, что она зачала его от Жан-Шарля. Она лежала и думала, что он, возможно, никогда об этом не узнает и никогда больше не встретится с ней, и это самое тяжелое. Конечно, она впадает в мелодраму, но попробуй не впасть при таких-то обстоятельствах. Их отношения сейчас висят на волоске. Как ни любит его она и как ни твердит ей о своей любви он, все равно он – женатый мужчина и живет сейчас со своей женой, которая очень серьезно больна и нуждается в его поддержке. И будет жить с ней, пока ей не станет лучше. Положение сложилось такое, что все худшие опасения Тимми оправдались. Хуже может быть только одно: Жан-Шарль так навсегда и останется со своей женой.
125 
