128 
В воскресенье вечером, возвращаясь домой, Тимми заехала в приют Святой Цецилии повидать детей и в конце концов осталась с ними ужинать. Вместо ожидаемых двух детей к ним поступило трое. Среди них был прелестный мальчик шести лет, которого пришлось забрать из патронатной семьи, – мало того что его зверски избивали в родной семье, так еще и приемные родители оказались садистами. Такое иногда случается. За ужином мальчик не произнес ни слова, только смотрел на всех огромными глазищами, и все попытки Тимми вовлечь его в разговор ни к чему не привели. Мальчик мучительно напомнил ей Блейка. Она недавно получила от его бабушки и дедушки открытку, они писали ей, что мальчик хорошо осваивается в новой жизни. И все равно Тимми порой тосковала о Блейке. Он всегда будет жить в ее сердце.
Сестра Анна объяснила, что ребенок страдает от посттравматического стресса и не говорит, совсем как Блейк. Он проходит курс лечения. Прощаясь, Тимми нежно провела рукой по его головке, но он тотчас вскинул руку, отталкивая ее, и в ужасе отскочил. Глаза Тимми наполнились слезами, она слишком хорошо представляла себе жизнь, которую вели эти дети перед тем, как им попасть в приют Святой Цецилии.
Поздно вечером опять позвонил Жан-Шарль, но сейчас он уже не говорил о том, что она смогла бы прилететь к нему. Говорил, как сильно ее любит, но голос был измученный. В Париже уже наступило утро понедельника, в клинике его ждали пациенты. Он сказал, что операция жены назначена на вторник. Сейчас он только об этом и мог говорить, и Тимми его молча слушала. Что она еще могла сделать для него? И она тоже твердила Жан-Шарлю, что любит его и ждет и будет ждать. Жан-Шарль говорил, что только благодаря ей и держится. Ей смертельно хотелось увидеться с ним, тем более сейчас, но она не хотела оказывать на него давление и потому ничего не говорила об этом своем желании. Пусть он знает, что Тимми понимает, каково ему сейчас приходится. Она надеялась, что если будет хотя бы стараться поддерживать его, это в конечном итоге обернется благом для них обоих, но на нее все чаще накатывали волны паники. Да уж, нелегкое время они сейчас переживают. Она его любит, но у нее нет никакой уверенности в нем. Она только знает, что они любят друг друга как сумасшедшие и что это безумие продолжается три месяца. И единственное, в чем она уверена, так это в том, что зимой у нее родится ребенок, если, конечно, беременность будет протекать нормально, ведь в ее возрасте вполне возможен неблагоприятный исход. И поскольку Тимми твердо решила, что ребенок у нее будет, разумнее всего пока подождать и ничего не говорить Жан-Шарлю, для этого есть тысяча и одна причина. Что касается ее, Тимми, она своего решения не переменит.
Тимми чувствовала, как дитя в ней растет, и от этого ее любовь к Жан-Шарлю тоже росла, она отчаянно тосковала по нему. И все эти дни то и дело плакала. Дэвид и Джейд не могли не видеть, какая Тимми ходит мрачная, но ни он, ни она ни о чем ее не спрашивали и вообще старались держаться в сторонке. Если Тимми захочет им рассказать, она сама все расскажет, так они считали. А она ничего не говорила им о том, что собирается в Париж, и после того как отменила свои встречи с текстильными предприятиями, никаких больше планов о сотрудничестве не строила. До конца мая в ее жизни не случилось ничего такого, что бы ее как-то изменило.
Незадолго до Дня памяти она снова завела с Жан-Шарлем разговор о том, что ей хочется прилететь в Париж. Его жене удалили опухоль, и через две недели должен был начаться курс химиотерапии. Наступил тот самый промежуток, о котором он говорил Тимми раньше, когда хотел, чтобы она к нему приехала. Она напомнила ему об этом, собираясь ехать в Малибу на три долгих выходных. На этой неделе она наконец-то побывала у гинеколога. Ребенок развивался нормально, она видела его на экране сонографа, видела, как бьется крошечное сердечко, и даже заплакала, увидев сонограмму. Ей сделали снимок сонограммы, и она все время носила этот снимок с собой. Согласно компьютерным расчетам и сведениям, которые она сама сообщила врачу, Тимми была на десятой неделе беременности, и ребенок должен был появиться на свет в начале января. Все это по-прежнему казалось Тимми чем-то не вполне реальным, особенно потому, что о ее беременности никто не знал, даже Жан-Шарль. Это была ее глубочайшая, заветнейшая тайна, она берегла ее, как зеницу ока, как берегла свою любовь к Жан-Шарлю и любовь Жан-Шарля к себе, хотя они не виделись с апреля, с того самого его судьбоносного приезда в Нью-Йорк, когда она зачала от него ребенка. Тимми все еще выжидала подходящего времени, когда можно будет сказать ему об этом, ей так этого хотелось, но только не по телефону и не в разгар драматических событий у него в семье. Нет, она дождется, когда все успокоится, он позволит ей приехать в Париж, ждать уже недолго, и она наконец ему скажет.
128 
