Лёгкий, ненавязчивый романчик 
33 
Из всех бесчисленных правителей Италии ни один не отмечал этот день с таким размахом, как герцог Галеаццо. Он созывал в Милан всех придворных, послов и вассалов, чтобы они могли отметить рождение Господа, а заодно повторить клятву верности герцогу на следующий день, посвященный святому Стефану. Все, исключая умирающих и смертельно больных, были обязаны присутствовать на празднестве по случаю завершения одного и начала другого года. Миланцев ожидали подарки, бедных — милостыня, осужденных — помилование. В течение недели Галеаццо посещал мессы в разных соборах, чтобы все верные подданные успели увидеть его. Двадцать шестого декабря, в День святого Стефана, он ходил в церковь Санто-Стефано, двадцать седьмого, в День евангелиста Иоанна, отправлялся в церковь Сан-Джованни и так далее.
Бона со слезами на глазах объявила мне о решении герцога. Завтра утром двор отправлялся в замок Порта-Джиова в центре Милана, и я, в своей черной вуали, тоже должна ехать. Я отвернулась от Боны, не в силах вымолвить ни слова, но она обняла меня за плечи и притянула к себе.
— Его набальзамируют, — сказала герцогиня, имея в виду тело Маттео. — Прошу тебя, поедем в Милан. Когда вернемся в Павию, герцог будет занят делами, и я устрою так, чтобы ты смогла отправиться во Флоренцию и похоронить мужа.
На следующее утро я молча ехала верхом рядом с Франческой и другими оживленно болтавшими придворными дамами вслед за обитой бархатом повозкой с Боной и детьми. Занимался солнечный зимний день, морозный, ветреный, ослепительно яркий и синий. На дорогах царила слякоть, и моя накидка быстро покрылась грязными брызгами. Седельная сумка Маттео, в которой лежала маленькая книжка, заполненная зашифрованным текстом, и символические карты Боны, была приторочена к моему седлу. Время от времени она задевала меня по ноге, снова и снова напоминая о горе.
Милан лежал строго на север от Павии, в одном дне неспешного пути по ровной дороге через долину реки По. Однако наша процессия была чересчур велика и двигалась слишком медленно. Выехав на заре, мы достигли города только ночью.
Расположенный на равнине Милан раскинулся до самого горизонта, где небеса подпирали далекие вершины Альп, покрытые снежными шапками. Когда копыта моего коня застучали по булыжникам мостовой, было уже совсем темно, но я разглядела четыре башни замка Порта-Джиова и окна, светившиеся неровным желтым светом. На другой стороне широкой улицы поднимался собор Дуомо, его фасад был закрыт темными скелетами лесов. Шпили других соборов — Сан-Джованни, Санто-Стефано, Сант-Амброджо — поднимались из бескрайнего моря черепичных крыш.
Обычно я радовалась таким путешествиям и видам города, который мы посещали всего пару раз в год, поскольку дворец здесь был мал по сравнению с тем, который стоял в Павии, а сам город выглядел шумным и грязным в отличие от нашей деревни. Но в тот вечер я ощущала лишь горечь, праздничное настроение окружающих казалось мне неприличным, великолепие Милана — насмешливым. Герцогские покои благоухали хвоей и ароматическими шариками, отовсюду веяло пряными запахами подогретого вина. Все это было для меня просто оскорблением.
Меня поселили вместе с Франческой в маленькой гардеробной при комнате Боны. По счастью, камеристка сразу заснула. Я вынула из сумки Маттео зашифрованную книжку, зажгла лампу и принялась вглядываться в страницы, исписанные рукой мужа. Примерно через час я поняла, что заголовки к каждой небольшой главе должны обозначать дату, день или время, и немного позабыла о своем горе, пытаясь найти верную замену странным символам.
Уже под утро Франческа зашевелилась, сонно жалуясь на свет. Только тогда я погасила лампу, но все равно не смогла заснуть, просто лежала, размышляя о Маттео, шифрах и символических картах.
Два дня прошли в мелькании лиц, в церковных службах, обедах, танцах и концертах, которые давал великолепный хор Галеаццо, состоящий из тридцати певцов. Несмотря на скверную погоду, улицы Милана были запружены народом. Кто-то приехал на церемонию зажжения рождественского полена, кто-то — чтобы принести клятву верности Галеаццо на будущий год.
В рождественский сочельник герцог принимал просителей в большом зале. Когда солнце зашло, мы, придворные и слуги, собрались в пиршественном зале на первом этаже, где его светлость зажег ciocco, рождественское полено. За ним полагалось старательно следить всю ночь, чтобы оно горело как можно дольше. Когда окончательно стемнело, Бона позвала меня в герцогские покои. Здесь, в небольшой семейной столовой, я вместе с Боной, ее дочерьми, сыновьями и Катериной сидела за столом. Мы наблюдали, как герцог давал указания своим братьям. Оттавиано, младший, был тонким и гибким, с нежным женственным лицом и длинными темными волосами, нехарактерными для Сфорца. Филиппо, средний, оказался крепок телом, но слаб умом. Они занесли в столовую огромное дубовое полено и положили его в очаг на можжевеловые ветки.
33 
