Аномалия. Шоссе.
Глаза открыла с трудом: трава, тонкие сухие веточки… и Арис. Лежит рядом, уткнувшись лицом в землю, его правая рука все еще на моем плече, но стоит мне шевельнуться – безвольно сползает.
– Арис!
Голос не слушается – хриплый шепот вместо крика. На лице Горыныча ссадины – то ли об асфальт поцарапался, то ли о кустарник, принявший нас в объятия своих ветвей.
– Арис!
Дыхания не слышно. Просунув руку в ворот его рубашки, прижимаю ладонь к его груди, замираю. И лишь спустя минуту позволяю себе облегченно перевести дыхание: живой.
Взяв Горыныча за руку и прикрыв глаза, я попыталась собраться с мыслями. Вспомнила, как вышли из города, как думали – не позвать ли Всемила, как пробирались через заросли, когда пропавшая дорога вновь вернулась на место. А потом: скрежет, визг. Больно.
Нас что – машина сбила? Если да, то просто сказочно повезло, что живы остались. При таких-то скоростях… Видно, водитель заметил издалека и успел притормозить. Знать бы еще, давно ли мы так лежим, что с аномалией? И не пора ли все-таки звать Огненного?
Я попробовала приподняться. Рюкзак мешал, не сразу получилось высвободить ободранные руки из лямок, зато убедилась, что кости целы. Щеку жгло, пальцы нащупали болезненную припухлость – видно, ударилась. Ну да ничего, глаза на месте – и ладно. Наконец я отпихнула от себя рюкзак, огляделась. И поняла, что на сегодня везение закончилось.
Аномалия исчезла полностью, и шоссе больше нет. Только невысокий холмик, покрытый желтеющей травой, полоса густого кустарника. Где-то вдалеке блестит зеркалом круглый пруд, и вьется тропка, убегающая в поле. Ветер шевелит золотистые колоски, стебли с припозднившимися голубыми цветочками и серо-зеленый сухостой. Сквозь траву – беззвучно, не оставляя следа – ползут комья маслянисто-черной грязи, сливаются вместе, поднимаются над землей. Вытягиваются длинные шипастые хвосты, вырастают лапы. На равнодушных мордах – круглые, ничего не выражающие глаза.
Бежать?
Кое-как поднимаюсь на ноги. Нет, убежать не получится, точно. Да и Горыныч все так же лежит неподвижно у моих ног – куда я без него… Три черные громады, мутно поблескивая на солнце гладкими боками, ходят вокруг, бьют хвостами по земле. Но пока не нападают, словно стремясь продлить игру, растянуть удовольствие.
– Всемил, – шепчу. – Всемил, где ты?
Мельком взгляд на небо – ни облачка, ни черточки. Огненного Змея не видно. Не успеет ведь… Так что же делать?
Одна из ящериц останавливается, шипит, показывая раздвоенный язык. А в памяти вдруг всплывает ухмыляющееся лицо Максима, и его слова: «Я с ними договорился».
– Договорился, – повторяю вслух. Чудища довольно шипят. Ящерица с приплюснутой мордой подходит близко-близко, опускает голову, и ее глаза теперь на уровне моих.
– Договориться, – произношу громче, вытягиваю вперед руку.
Раздвоенный язык выныривает из пасти чудища, на миг обвивает запястье, обжигая болью. Ящерица переступает тяжелыми лапами, делая еще один шаг, и упирается круглым носом в мою ладонь.
Темно. Глаза открыты, но пошевелиться, даже повернуть голову – невозможно. В этой темноте что-то ворочается, рычит, и в низких рокочущих звуках я постепенно угадываю слова:
– Договориться… договориться.
– Этот? Нет. Этот слишком… слишком… обманет. Убить?
– А эта? Эта ближе. Легче. Договориться?
– Убить?
– Забрать?
Голоса рычат, спорят. Страшно.
– Не надо!.. – пытаюсь кричать, но даже шепота не получается. Может, они услышат мои мысли? – Не надо никого убивать. Никого забирать. Я хочу договориться.
– Ты знаешь? – голоса радостно шипят. – Ты знаешь, знаешь?
Что, в обмен на наши жизни, я стану проводником этим тварям? Что буду слышать их зов и рано или поздно приведу к Пустоши?
Знаю.
Да, подумаю об этом позже. Спрошу Всемила: может, он сможет помочь?..
Твари чувствуют сомнение. Шипение становится злым.
– Знаю!
И снова радость вокруг. Такая вязкая, отвратительная.
– Наша, наша…
– Я согласна.
– Идем! Идем! Пустошь!
Тьма вокруг перестаёт быть однородной… а может, зрение мое привыкло, и теперь я различаю ее малейшие оттенки? Чернота крутится воронкой, сжимается, стягивается, круговорот становится невыносимо быстрым и взрывается, осыпается брызгами.