209 
– Жень!
Что со мной – спрашивать не стал: слишком много довелось пережить в последнее время. Хотелось прислониться к Горынычу, закрыть глаза, спрятавшись этим нехитрым детским способом от всех страхов, тяжелых мыслей, но…
Пустошь, Пустошь…
– Идем отсюда, а?
Арис кивнул, помог мне подняться и, подхватив кулек с нашими крадеными одеялами, пошел впереди. Буся он не дозвался, и очень хотелось надеяться, что малыш не угодил снова к русалкам.
Близилась полночь. За деревьями то и дело мелькали огни автомобилей, причем высоко, словно по мосту ехали. Вспыхивали в темноте и, пролетев пару сотен метров, гасли. А после показался подсвеченный фасад красивого дома с колоннами. Электрические лампочки уютно светились, усаженная кленами аллея вела к высокому крыльцу. Мы с Горынычем остановились поглядеть на эту странную, нездешнюю красоту и побрели дальше. Становилось прохладней, воздух дышал сыростью. Лес молчал – только приглушенное шипение черных тварей где-то в тенях… Казалось, вот-вот чернота поднимется над травой, обретая форму, потянется к нам.
Идем. Пустошь.
Вздрогнув, я взяла Горыныча за руку. Он сжал мои пальцы, и голоса тех, кто спешил в Пустошь, стали тише, а потом смолкли. Но ощущение, что кто-то наблюдает за нами из тени, все не проходило.
Охотничья избушка появилась как-то внезапно, вынырнув из-за еловых лап громоздким темным пятном. На фоне тусклого с редкими звездами неба отчетливо прорисовался силуэт дымохода.
Дверь скрипнула, пропуская внутрь. Здесь тоже пахло елью – едва ощутимо, ненавязчиво. И окно – светлым пятнышком в темноте.
Сбросив в углу кулек с одеялами, Арис достал из сумки свечу и зажег. От золотистого света стало теплее, можно было разглядеть и маленький столик с несколькими грубо сколоченными табуретами у дальней стены, и давно небеленую печь, и узенькую лежанку под окном, дрова в углу, большой котелок, глиняный горшок и кувшин с отколотой ручкой. А еще веник из еловых веток на сложенной из неотесанных бревен стене.
Пока Горыныч доставал еду, резал хлеб, я умылась дождевой водой из бочки и теперь, сидя под стенкой, задумчиво наблюдала за своим спутником.
Мир вокруг тускнел, теряя свет и краски. Снова и снова случалось что-то непредвиденное, непоправимое, отделяя вчера от сегодня. Только недавно мы радовались весточке от Алины с Леоном, а теперь безнадежность поселилась в душе, и таким далеким казался тот нечаянный поцелуй под дождем…
Без аппетита сжевав бутерброд, я забралась с ногами на деревянную лежанку и, поглядывая в маленькое запыленное окошко, первой заметила, как светятся желтыми огоньками окна одинокой многоэтажки. Так странно, посреди леса – островок другой жизни, другого мира.
…комната с голубыми обоями, корешки книг на полке за стеклом; письменный стол, запах кофе; бормотание телевизора в соседней комнате и звонкий голос мамы, зовущей нас с отцом ужинать…
Я улыбнулась, стараясь сдержать слезы. Огоньки то и дело гасли – зажигались новые. Там, в моем родном мире, кто-то приходил с работы, кто-то включал телевизор, а кто-то уже ложился спать. Все так привычно, так обыденно. И так невероятно далеко.
Арис подошел, протянул мне кружку, над которой вился пар.
– Осторожно, – предупредил, – горячее.
И сел рядом. Тихонько скрипнула старая лежанка.
А ведь он еще не знает о моем договоре!
Руки задрожали, несколько капель горячего чая пролилось на колени, но я вовремя опомнилась и поставила кружку на подоконник.
Пустошь. Идем.
Тени, казалось, ожили. Темнота в углах клубилась, дышала, рисуя нечеткие силуэты – то похожие на людей, то на больших черных ящериц. И голоса – недовольные, требовательные:
Идем, идем! Пустошь! Скорее!
– Да что же…
Голос оборвался всхлипом. Я закрыла лицо ладонями, пытаясь спрятаться.
Пустошь, Пустошь…
– Женя! – Арис схватил меня за руки, пытаясь заглянуть в лицо. – Женя, что с тобой?
Я лишь мотала головой и, кажется, пыталась вырваться, когда Арис, прижав меня к себе, успокаивал, думая, что я снова испугалась темноты, как тогда, после города… А потом я вдруг поняла, что уже несколько минут слышу только собственное дыхание и стук сердца – своего или Ариса. И замерла.
Как же это? Замолчали? Ушли?
Горыныч отодвинулся и, наклонившись, смотрел мне в глаза.
209 
