Особенно,... 
56 
Я много лет набрасывала портрет своей матери, воруя черточки чужих жизней: женщины в бассейне, упрашивающей крохотную дочь прыгнуть ей в объятия, романтической девушки, трагически погибшей в юности, героини Мерил Стрип в фильме «Выбор Софи». С каждой из них я могла бы болтать абсолютно непринужденно. Каждая из них знала бы, как я провела эти годы. Но ни в одной из этих фантазий моя мать не говорила по-испански, не выходила вторично замуж и не сидела смущенно на краешке стула. Ни в одной она не была мне чужой.
Когда мать соткана из мечтаний, любая реальность разочарует.
— И когда у вас свадьба? — вежливо интересуется она.
— В сентябре.
Во всяком случае, так мы планировали. Я думала, что отец отведет меня к алтарю… Тогда я еще не знала, что он уже отвел меня очень далеко от дома, — и сейчас может сесть за это в тюрьму.
— А мы с Виктором празднуем в этом году серебряную свадьбу.
— А дети у вас есть?
Она качает головой.
— Я не смогла. — Мама опять опускает взгляд. — А твой отец… Он женился еще раз?
— Нет.
Наши взгляды пересекаются.
— Как у Чарлза дела?
Странно слышать, как отца называют другим именем.
— Он в тюрьме! — выпаливаю я.
— Я никогда об этом не просила. Не буду врать: когда-то я мечтала упрятать его за решетку на всю оставшуюся жизнь. Но это было так давно… С той минуты, как прокурор позвонил мне и сказал, что его нашли, я думала только о тебе.
Я представляю, как она ждет меня на крыльце этого дома, хотя знаю, что выросла не здесь. Как понимает, что я больше не вернусь. Я представляю ее лицо в тот момент, но вижу лишь собственные черты.
Мама пристально смотрит на меня.
— Ты… ты что-нибудь помнишь? — спрашивает она. — Из… тех времен.
— Иногда я вижу сны. Например, лимонное дерево. Или как я захожу в кухню, а всюду валяется битое стекло.
Мама кивает.
— Тебе было три года. Это не просто сон.
Впервые в жизни кто-то подтверждает истинность воспоминаний, в которых я сама не могла разобраться. Я замираю.
— Мы с твоим отцом в тот вечер поругались, — говорит она. — И ты проснулась от шума.
— Вы развелись из-за меня?
— Из-за тебя? — Она искренне удивлена. — Ты лучшее, что было в нашем браке.
Следующий вопрос жжет мне горло и вырывается подобно снопу огненных искр.
— Поэтому он забрал меня с собой?
В этот момент в гостиную входит Виктор. На подносе — кувшин чая со льдом и печенье в сахарной пудре, каждое размером с детскую ладошку Под мышкой он держит коробку из-под обуви.
— Думаю, это тебе тоже пригодится, — говорит он, протягивая коробку жене.
Она выглядит растерянной.
— Сейчас, пожалуй, не лучшее время… — бормочет она.
— Пускай Бетани сама решает.
— Тут всякие вещицы, которые я сберегла, — поясняет мама, развязывая ленту. — Я знала, что рано или поздно встречусь с тобой. Но почему-то думала, что тебе по-прежнему будет четыре года.
В коробке лежит кружевной чепчик для крестин и табличка с больничной кроватки: мое имя — то, первое имя. И масса тела — 6 фунтов 6 унций. Данные вписаны красными чернилами рукой какой-то медсестры. Рядом — крошечная фарфоровая чашка со щербинкой на ручке. Бумажный квадратик с аккуратно выведенными карандашом печатными буквами: «Я ЛУБЛУ ТЯ».
Значит, когда-то я таки ее любила. Она располагает доказательствами.
И еще маленькое лоскутное одеяльце из треугольничков: красный шелк, оранжевый ворс, клочки «в огурцах», прозрачный муслин.
Мама вытряхивает все это себе на колени.
— Когда ты была еще совсем малюткой, я сшила его из всех сентиментальных воспоминаний жизни. — Она касается красного шелка. — Это я вырезала из бабушкиной наволочки. Оранжевый — из коврика в комнате общежития, где жил твой отец. «Огурцы» — лоскут моего платья для беременных, а муслин — от моей свадебной фаты. Ты с ним ела, спала под ним и, будь твоя воля, купалась бы тоже в нем. Когда тебе становилось страшно, ты пряталась под него… как будто считала, что становишься невидимой.
Я забыла свое одеяло. Я хочу домой. Я же ему говорила.
Нельзя, сказал он, но почему — не сказал.
— Я помню, — тихо говорю я.
Мне снова четыре. Я тяну к ней ручки, когда она вытаскивает меня из ванны. Держусь за нее, когда мы переходим дорогу. Я сжимаю это одеяльце в кулаке. За полчаса мама смогла дать мне то, чего отец не смог за всю жизнь: мое прошлое.
56 
