Особенно,... 
57 
Я тянусь к одеялу в надежде, что оно не растеряло своей волшебной силы. В надежде, что мне достаточно прижаться к нему щекой, потереть глаза его краешком — и все будет хорошо уже к восходу солнца.
— Мамуля, — говорю я. Так я называла ее тогда.
Возможно, мы с мамой еще не узнали друг друга как следует, но кое-что общее у нас все же есть: каждая считала, что только она лишилась дорогого человека, а нас, как оказалось, всегда было две.
Странное все-таки чувство, когда воспоминания накатываются откуда ни возьмись. Кажется, будто сходишь с ума, не понимаешь, где же эта память пряталась столько лет. Пытаешься отбиться от них, потому что они перечат устоявшейся версии твоей жизни, но вдруг замечаешь один-единственный момент — и с легкостью отламываешь целый ломоть, и видишь свою жизнь такой, какая она есть, а именно последовательность событий, одно к другому, вплотную, с зазором, куда этот момент и войдет.
Я столько всего хочу узнать, у меня накопилось так много вопросов.
Когда я возвращаюсь в трейлер, Фиц обмахивается телефонным справочником, а Софи уже спит на диване.
— Как все прошло? — спрашивает он.
Я успела обдумать, что скажу ему — и, если уж на то пошло, Эрику. Скрывать мне, конечно, нечего, но не хочется обсуждать хрупкий мост, возведенный между мамой и мной, я боюсь его разрушить.
— Она оказалась не такой, как я представляла, — осторожно говорю я. — Но все прошло не так плохо, как я боялась.
— И какая же она?
— Моложе отца. Мексиканка. Выросла в Мексике.
Фиц хохочет.
— А ты еще завалила экзамен по испанскому!
— Замолчи.
— Она была рада тебе?
— Да.
Он неуверенно улыбается.
— А ты ей?
— Странное дело — не знать ничего о родной матери… Но в каком-то смысле это и нормально: она ведь тоже обо мне ничего не знает. Равновесие нарушил только мой отец. Он знал все, но ничего не говорил.
— Дедушка рассказывает все мне, — говорит Софи, и мы оба оборачиваемся на голос. Она сидит на диване с заспанным личиком. — Он уже вернулся?
Я присаживаюсь рядом и беру ее на колени. Мне в жизни так часто хотелось обнять ее: после особо слезливого фильма, или когда чудом удавалось избежать аварии под градом, или когда я просто смотрела, как она засыпает. Я не могла побороть в себе это желание. Каково бы мне пришлось, если бы ее у меня отобрали?
— И что же дедушка тебе рассказывал?
— Что он купил в супермаркете дешевый виноград, хотя сказал тебе, что купил настоящий.[18] И что это он положил твою белую блузку в стиральную машину, а она порозовела. Даже и не знаю, поместится ли дедушка тут со всеми нами.
Я смотрю на Фица.
— Дедушка не будет здесь жить, — говорю я Софи. — Помнишь, к нам на днях приходила полиция?
— Ты сказала, что они просто играют.
— Оказалось, это не просто игра, Соф. Дедушка совершил большую ошибку и причинил боль многим людям. И из-за этого ему придется… Он останется в…
Я не могу подобрать нужных слов.
Фиц опускается на колени возле нас.
— Помнишь, как ты бросила теннисный мячик в гостиную и разбила окно? Тебя тогда наказали. — Софи кивает. — Так вот, дедушка сейчас в таком месте, куда отправляют провинившихся взрослых. Такое у них наказание.
— Он разбил окно? — Софи вопросительно смотрит на меня.
«Нет, — про себя отвечаю я. — Только мое сердце».
— Он нарушил закон, — говорит за меня Фиц. — И поэтому ему придется побыть в тюрьме, пока судья не отпустит его.
Софи обдумывает услышанное.
— В тюрьму сажают плохих людей. Им надевают наручники.
— Наручников он не носит. И он не плохой человек, — говорю я.
— Так как же он провинился?
— Он забрал маленькую девочку и увез ее далеко от дома.
— Разве мама не говорила ей, что нельзя разговаривать с незнакомцами?
Как я должна объяснить Софи, что порой опасность представляют не незнакомцы, а люди, которых мы больше всего любим?
— Это было давным-давно, — говорю я. — И эта маленькая девочка — я.
— Но он же был твоим папой, да? — Софи непонимающе мотает головой. — А папы могут возить своих детей куда угодно.
— Не всегда. — У меня в горле как будто сжимается кулак. — Я не могла видеть свою маму много лет. И очень по ней скучала.
— А почему ты не сказала ему, что хочешь домой?
Слишком сложно объяснить все это Софи. Она не поймет, если я начну рассказывать, что он всем лгал и придумал для нас другие имена. Что люди, которых мы любим, не воскресают. Что я не могла попроситься домой, поскольку не знала, что пропала.
57 
