Последние отзывы

  37  

— Невероятно! — громко прошептал Красавицкий. — Бессарабская площадь без Бессарабки!

— Она и не Бессарабская, она — Богдана Хмельницкого, — сказала Маша.

— А та, что была у нас Богдана Хмельницкого?

— Софиевская, как и сейчас.

Великий Город явно невзлюбил Богдана. Киев пинал его имя, как мяч. Легко забыл его ради звучного словца Бессарабка, рядом с которой, между шинками и грязноватыми магазинчиками, «отцы города», планировали поставить памятник «великому сыну».

Девять лет Город не мог наскрести денег на сей монумент….

Пять лет бронзовый Богдан вместе с коротконогим конем пролежал во дворе дома Присутственных мест — Киев не могли найти камень на постамент…

Впрочем, Маша и сама не особенно любила Богдана, — властителем ее души был «серебряный век».

И этот зарождающийся век был перед ней.

— Ладно, — с сожалением сказала она. — Некогда зевать. Мы уже упустили Анну и бонну. Лови Петуха.

— Какого петуха мне ловить? — не понял Мир.

— Извозчика, — пояснила Маша, — так их называли в Киеве — Петухами.

— Они что, все были пидорами?

— Не смей обижать мой Киев! — сверкнула глазами она.

Мое время. Мой Кiевъ, Kieff, Kiew, Kiev ... Мой ГОРОД!

Мир понял ее:

— Прости, — сказал он тихо. — Куда едем? — деловито.

— В Царский сад. Я прочла заклинание: увидеть то, что нам нужно узнать. Анекдот.

— Там будет что-то смешное?

— Анекдот, — торопливо просветила его Ковалева, — только в наше время обозначает что-то смешное. А раньше, это слово обозначало любопытную историю. Значит, скорее всего, мы увидим, как Анна нашла свою Лиру… Если она ее, конечно, нашла. Ну же, лови! На санях мы примчимся раньше и их перехватим!

****

Столбы и фасады домов украшали праздничные гирлянды. По традиции, огромная городская елка, стояла у здания Думы на бывшей Крещатицкой, ныне Думской, в будущем Независимости площади.

Только сейчас эта елка была не новогодней — рождественской.

Елку ставили на Рождество — 24, в Сочельник, Навечерье Христово.

И, кутаясь в пахнущий лошадиным потом и табаком, ковер из саней Петуха, Маша страстно всматривалась в этот — новый Крещатик.

— Похоже, на деревню, — шепнул ей Мир.

— Неправда. Наоборот.

На взгляд Маши, с их последней встречи в 1884 году, Крещатик подрос, превратившись из нескладного юноши в преуспевающего молодого человека — вымахал в три этажа, обзавелся манерами: новыми витринами, кофейнями, фотоателье, канализацией и электричеством.

Посреди проезжей части выстроились в ряд четырнадцать дуговых фонарей.

Место, которое меньше ста лет тому представляло собой абсолютную пустоту, прозванную киевлянами «Козьим болотом», — глубокую долину между Верхним Печерском и, стоящем на противоположной горе Киевским акрополем, — уже превращалось в «наш Невский проспект». В улицу 150 магазинов поместившихся на 1200 метрах едва ли не самой маленькой в мире главной улицы Города.

— А знаешь, — обернулась Маша к Миру, — в 1886 некий полковник Фабрициус предложил расширить Крещатик до Днепра, снеся гору Царского сада! Хорошо, что его не послушались.

Переживший первый приступ «строительной горячки», Крещатик впал в новую лихорадку — торговую. Вся торговля с Подола и Печерска переселилась сюда. Тут можно было купить все — от гвоздей и булавок до обручальных колец от Маршака, технических новинок и концертных роялей. Большие и маленькие, теснившие и вытеснявшие друг дружку, магазины и магазинчики оккупировавших первые этажи всех домов…

Включая первый этаж Киевского дворянского собрания, где, обитал сам предводитель дворянства, и проводила досуг местная аристократия.

Включая первый этаж, пристроившегося рядом с «дворянами», здания Городской думы, из-за которой Крещатицкая-Думская площадь перестала быть площадью, сровнявшись с одноименною с улицей.

Включая первый этаж еще незнакомого Маше — знакомого лишь по фото, — построенного в 1886, ренессансного дворца киевской биржи, поместившегося рядом со слишком знакомым ей кафе Семадени, где она ела мороженое с Мишей Врубелем, где он сделал ей предложение, где она не успела сказать ему «да»…

«Не нужно об этом думать.

Конец 94-го. Или самое начало 95-го года.

Декабрь или январь».

Маша улыбнулась.

В 1894 году за спиной подковообразной Думы, на площади гастролировал цирк «отменно дрессированных человеческих блох». По версии «Киевлянина» дамские блохи танцевали там парой кадриль, а мужские — мастерски фехтовали.

  37